Сергей Зотов - История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный

Рис. 62

Новое развитие этот мотив получает в миниатюре 1747 г. немецкого художника Иоганна Даниэля Шмида. На ней изображен алхимик в дорогих одеждах, самозабвенно рассматривающий получившийся эликсир (63). Его подмастерье засовывает голову в печь — и вместе с выходящим из нее пламенем в воздух летят олицетворения пороков и глупостей в виде насекомых, птиц, свиней, атрибутов азартных игр и фигуры шута. Одновременно ученик забирается в карман учителя — сюжет, характерный для алхимических карикатур. В дальнейшем этот мотив возникнет еще не раз — например, на пародии на итальянского каббалиста Пико делла Мирандолу, в которой он предстает дистиллирующим собственную голову (64).

Рис. 63

Рис. 64

С исчезновением алхимии из повестки дня карикатуры, посвященные древнему искусству, уходят на второй план. Однако в конце XVIII в. еще можно встретить политические пародии, использующие алхимическую символику. К примеру, на гравюре Джеймса Гилрейна 1796 г. посреди типичной комнаты аптекаря или алхимика, с подвешенными к потолку диковинами вроде засушенного крокодила и летучей мыши, нарисован златодел, топящий печь золотыми монетами и раздувающий ее пламя мехами в виде короны английского монарха (65). Из его кармана торчит «рецепт антидота против республики», а сзади расставлены банки с «экстрактом британской крови» или «маслом влияния». В огромной колбе изображена палата общин, которая после перегонки превращается в королевский двор во главе с самим алхимиком — бессрочным диктатором. Эта карикатура высмеивает роспуск парламента английским премьер-министром Уильямом Питтом Младшим.

Рис. 65

В XIX в. высмеивали уже другу науку — химию, успевшую занять место алхимии. На фронтисписе монографии о химии и анестезии английского ученого Джона Скофферна «Химия без тайн» 1839 г. изображена публичная демонстрация эффекта веселящего газа (66). Настоящей тайной остается, почему столь серьезный труд снабжен иллюстрацией с десятком беснующихся испытуемых. Впрочем, выбор такого сюжета для фронтисписа мог быть обусловлен тем, что эта сцена связана с происхождением анестезии. Согласно популярной легенде, она была придумана случайно. Студенты-медики использовали закись азота на вечеринках в качестве наркотика, и однажды один из них опьянел им настолько, что упал и не заметил, как сильно поранился. Возможно, именно к этому моменту и отсылал художник, иронизирующий над начальными этапами исследования эффектов анестезии.

Рис. 66

Пародии на алхимиков и их искусство существовали столько же, сколько сама эта наука. Читатель, у которого не получалось повторить рецепт вслед за книгой, мог подрисовать героям на изображении очки или рожки, а художники, не разделяющие доктрины алхимии, создавали сложные карикатуры. Думается, что именно такая критика алхимии, а не ее прямые запреты, постепенно искоренили ложные представления о трансмутации, что в итоге привело к закату алхимии и восхождению на научную арену ее преемницы — современной химии.

Алхимия тревожила умы не только ученых и королей, но и других талантливых личностей. Знаменитые писатели, художники, композиторы упоминали в своих произведениях златоделов — иногда критикуя, а порой и восхваляя — а некоторые даже сами занимались священным искусством.

Одним из первых писателей, упоминавших алхимию и явно знавших ее, был французский врач Франсуа Рабле (1494–1553). В своем сатирическом романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» он с самого начала закладывает несколько алхимических аллюзий. В названии произведения отмечается, что оно якобы написано «магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции». В пятой книге главные герои прибывают в королевство Квинтэссенции, где знакомятся с гером Триппой — персонажем, имя которого явно отсылает к немецкому алхимику Агриппе, враждовавшему с Рабле. В отместку за профессиональные споры писатель жестоко смеется над его оккультными идеями: к примеру, гер Триппа рассказывает о том, как он изготовляет философский камень из пениса осла, кочерыжки и докторской шапочки.

Королева Квинтэссенции, крестная дочь Аристотеля по имени Энтелехия, лечит неизлечимые болезни при помощи музыки (отсылка к идее Агриппы) и содержит при дворе ораву алхимиков, врачующих венерические заболевания ударами башмаков, больных водянкой — ударами секиры, лихорадочных — привязыванием лисьего хвоста. Безобразных старушек алхимики Энтелехии превращали в похотливых девиц, а чернокожих эфиопов отбеливали «дном корзинки». Для нужд королей они изготовляли алхимический дистиллят, продлевающий жизнь:

Они гноили целую лохань человеческой мочи в лошадином навозе, смешанном с изрядным количеством христианского дерма.

Перевод Николая Любимова.

В последнем отрывке Рабле бесцеремонно насмехается уже не только над Агриппой, но и над всеми последователями Парацельса, которым нередко приписывали изготовление лекарств на основе человеческих выделений.

Критического взгляда на алхимию придерживались и такие писатели как немецкий сатирик Себастьян Брант (см. здесь) или нидерландский гуманист Эразм Роттердамский (1469–1536). Однако многие авторы раннего Нового времени увлекались алхимией, считая ее серьезным ремеслом, и отражали это в своих произведениях. Одним из них был Уильям Шекспир (1564–1616). В его пьесах неоднократно упоминаются алхимическая «мумия» (см. здесь), эликсиры и алхимическая символика. Златодельческое знание было настолько привычным явлением для Шекспира, что в своем 33-м сонете писатель сравнивает цвета рассвета с алхимическим золотом:

Многие исследователи находили в едва ли не каждой пьесе Шекспира — от «Бури» и «Сна в летнюю ночь» до «Гамлета» и «Юлия Цезаря» алхимические аллюзии, а то и пытались интерпретировать его творчество через призму связей с многими известными алхимиками эпохи. Впрочем, священное искусство не играет значительной роли в трудах Шекспира, но, как и магия или астрология, порой служит загадочным фоном для разворачивающихся драматических событий.