Дэвид Граммитт - Краткая история. Война Алой и Белой розы

Уклонение от политики особенно ярко проявилось в 1485 году. Только шесть вельмож точно сражались за Ричарда III при Босворте, еще шесть, вероятно, находились в его лагере. Даже те, кто выиграл от королевского патронажа, как барон Скруп Болтон, или те, кто находился в непосредственной вассальной зависимости от Ричарда, будучи его слугами как герцога Глостера (например, граф Нортумберленд), не встали плечом к плечу с ним в последнем бою. Всего менее четверти лордов парламента вышло сражаться за своего короля. Собравшаяся вокруг Тюдора партия и того скромнее: опальный граф Оксфорд, дядя Генриха герцог Джаспер Бедфорд, барон Джон Уэллс и, вероятно, барон Томас Стэнли (хотя вступление в дело людей Стэнли под началом его брата, сэра Уильяма, стало решающим). В 1487 году список знати на стороне Генриха VII в сражении на Стоук-Филд выглядит немного лучше: герцог Бедфорд, графы Девон, Кент, Оксфорд и Шрусбери, виконт Лайл и от четырех до девяти баронов. В рядах мятежников стояли граф Линкольн, а также виконт Фрэнсис Лоуэлл и, вероятно, старый рубака барон Скруп Болтон.

Словом, подавляющее большинство английских пэров среди участников отсутствовало. Но действительно ли пример нобилитета позднего XV столетия отражал позицию аристократии в широком смысле слова, утратившей воодушевление или даже способность к активной роли в войне, будь то гражданский конфликт или кампания против шотландцев или французов? Было бы ошибкой делать вывод, будто нежелание лезть в политику свидетельствовало о снижении воинственности у вельмож или у аристократии в целом. Воинский идеал продолжал определять взгляды нобилитета и в XVI столетии, и воевать за государя к концу XV века означало нести самую почетную службу, какую только может исполнять дворянин. Двадцать три пэра с готовностью откликнулись на зов Эдуарда IV принять командование отрядами в ходе его французского похода 1475 года, а в 1492 году восемь графов, один виконт и шестнадцать баронов сопровождали Генриха VII в экспедиции против Булони. В царствование Генриха VIII процент участников войны достиг еще больших значений: в 1513 году двадцать три пэра состояли во Франции лично при короле, а трех других представляли их старшие сыновья; кроме того, один командовал на море, а еще девять воевали с шотландцами.

Хотя судить с точностью о мелкопоместном дворянстве нельзя из-за нехватки общих данных, фрагментарные свидетельства позволяют предположить, что и представители этой части общества после 1461 года тоже с меньшей охотой шли сражаться и умирать в Войне Алой и Белой розы. Макфарлейн указывал на известную свободу выбора у представителей дворянства и на нехватку подчас даже у могущественных баронов возможностей принудить вассалов сражаться против воли. Уже упоминался успешный отказ людей вроде сэра Генри Вернона подчиниться приказу господина выйти с ним на поле боя. Другие находили более тонкие способы остаться в стороне от конфликта. Когда барон Генри Грей Коднор (воевавший за Ланкастеров при Таутоне) в 1464 году подписал договор с камергером Эдуарда IV бароном Уильямом Гастингсом, он согласился служить тому в мирное и военное время, исключая его службу королю, герцогу Джорджу Кларенсу и сэру Томасу Бургу.

Совсем не так давно Маком Мерсер утверждал, что большинство мелкопоместного дворянства «подстраховывалось» и по мере течения событий чем дальше, тем больше нехотя становилось на сторону одной или другой партии [158] M. Mercer. The Medieval Gentry: Power, Leadership and Choice during the Wars of the Roses. London: Continuum, 2010. P. 25–33. . Вероятно, на протяжении 1460-х и 1470-х годов такие люди все чаще ставили личную безопасность выше политических принципов или присяги крупному сеньору и даже династии. Сэр Уильям Кейтсби, например, сначала входил в состав ближайшего окружения Генриха VI и сражался за партию Ланкастеров при Нортгемптоне и Таутоне. Приговором первого парламента Эдуарда IV рыцаря лишили собственности и вынудили удалиться в изгнание. Вскоре, однако, он получил прощение и сблизился с графом Уориком (мать которого, графиня Солсбери, возможно, приложила руку к реабилитации Кейтсби). Скорее всего, высокое положение и главенство Уорика помогло Кейтсби овладеть спорным поместьем Лапворт, а в 1470 году получить назначение на пост шерифа Нортгемптоншира. Вместе с тем опыт Кейтсби в 1461 году, судя по всему, побудил его избрать более осторожный путь при возобновлении войны и не сражаться за режим ни при Барнете, ни при Тьюксбери. Этот дворянин спокойно умер в своей постели в 1479 году.

Совершенно очевидно, что после 1461 года произошел постепенный отход политической верхушки от участия во внутренних вооруженных конфликтах. Его причины довольно неоднородны. Вероятно, важную роль играло продвижение в 1460-х годах Эдуардом IV родни из семейства Вудвиллов; на протяжении 1470-х он манипулировал законом с целью лишить владений наследников пяти аристократических семейств.

Бездеятельность того или иного субъекта могли объяснять личные обстоятельства. Ральф Невилл, 2-й граф Уэстморленд (1425–1484), сыграл мизерную роль в Войне Алой и Белой розы, вероятно, по причине умственной ограниченности (хотя и присутствовал, по крайней мере, в свите королевы Маргариты во второй битве при Сент-Олбансе). Однако чаще всего решения не выступать в поход и не сражаться были продуманными и обоснованными с точки зрения тех, кто решал. В 1461 году выбор был очевиден: сражаться за законного короля без оглядки на все его недостатки или встать под знамена поборников реформ и общественного процветания. По мере того как надежды на перемены таяли в кровавой реальности второй половины столетия, сочетание страха перед войной и растущего цинизма в политике побуждало аристократию отмежевываться от соискателей короны и оставаться дома, пока меньшинство заинтересованных дворян фактически решало судьбы королевства. По всей видимости, совет Джона Блаунта, барона Маунтджоя, своему брату сэру Джеймсу в 1484 году не принимать баронского титула и владений, коли их предложат, как и «не желать возвыситься при князьях, ибо это опасно», отражал мнение и чувства многих представителей аристократии на исходе Войны Алой и Белой розы [159] The National Archives, PROB11/7, f. 212. .

Если политическая верхушка поначалу массово выходила биться в сражениях Войны Алой и Белой розы, но с 1460-х годов чем дальше, тем больше уклонялась от прямого участия в конфликтах, то помешала ли странная природа гражданской войны принимать в ней участие простым людям с самого начала? Филипп де Коммин, несомненно, считал, что население в целом мало страдало от гражданской войны. Как он утверждал, «если война разразится в Англии, то один или другой соперник сделается хозяином через десять дней», и заключал, что «из всех стран, которые мне лично известны, в Англии общественные дела ведутся и управляются с наименьшим насилием над народом. Не уничтожается ни местность сельская, ни люди в ней, как не жгут там и не разрушают зданий» [160] Gillingham. Wars of the Roses. P. 28. . Коммина в его мнении укрепил не кто иной, как сам Эдуард IV, уверивший француза, будто в Англии в обычае убивать вельмож, но щадить простой народ. Между тем, учитывая все нам известное, подобные заявления мало соответствуют действительности. Середина XV века стала свидетельницей радикального и повсеместно зафиксированного документально подъема политического сознания простого люда и его прямого вовлечения в политику, в особенности в 1450-х годах. Если аристократия в 1459–1461 годах демонстрировала готовность массово сражаться и умирать за политические принципы, почему представители народа не могли поступать аналогичным образом?