Эрнест Лависс - Франция в XI – начале XIII века. Общество. Власть. Культура

Альбигойская война возобновилась с новой силой; но на этот раз победа была на стороне еретиков и тулузского графа Раймонда VII. Успехи, достигнутые папами и монфорским домом, подвергались серьезной опасности. Неспособный преемник Симона де Монфора, его брат Амори, видя, что все завоевания крестоносцев мало-помалу ускользают из его рук, принужден был вскоре прибегнуть к последнему средству спасения — предоставить французскому королю руководство военными действиями и верховную власть над завоеванной страной (1222). Филипп Август, который при своей тонкой политической проницательности, несомненно, предвидел и, быть может, даже учел этот результат, пришел на помощь Амори в его критическом положении, но помогал ему лишь время от времени, ни разу настолько, чтобы обеспечить ему победу. Он постоянно отказывался лично вмешаться в борьбу и даже не делал попыток принять предложенное ему наследство. Людовик VIII, который был более молод и более деятелен, чем его отец, обнаружил менее осмотрительности. По своему искреннему благочестию он считал своим долгом уступить настояниям папы и взять на себя роль защитника веры — роль, которая именно в этом деле была так тесно связана с интересами короны. Таким образом, было решено предпринять крестовый поход; кардинал Св. Ангела, присланный в Париж с исключительными полномочиями, помогал королю организовать его. На соборе в Бурже отлученный от церкви Раймонд VII открыто порвал с католической церковью, а Амори де Монфор навсегда отказался от своих «прав» в пользу Капетингов. Недоставало денег для похода; их добыли, обложив духовенство и народ тяжелой податью. Это вызвало возмущение, но на него не обратили внимания: дело шло о предприятии, угодном Богу.

Снова Северная Франция, собравшись под знаменами своего короля, шла войной на Южную. Исход борьбы можно было предвидеть заранее. Еще за несколько месяцев до прибытия Людовика VIII в Лангедок множество городов, сеньоров и особенно епископов спешили прислать в Париж предложения своих услуг или выражения покорности. Устрашенные южане заранее признавали себя побежденными, и граф Тулузский вскоре оказался изолированным. Если бы не пришлось осадить Авиньон, население которого упорно отказывалось пропустить короля через Рону, то крестовый поход сначала и до конца был бы одним триумфальным шествием. Обойдя с войском весь Лангедок, Людовик VIII остановился перед Тулузой, которой, однако, не взял, и ограничился тем, что наскоро организовал свои новые владения. Утомленные продолжительностью экспедиции, крупные бароны начали обнаруживать недовольство; в королевском войске свирепствовала эпидемия; приходилось возвращаться на север. Но один важный результат был достигнут. В первый раз капетингский король появился в Лангедоке с оружием в руках и приобрел там владения; это был решительный шаг к национальному единству. Немногие короли так блестяще начинали свое царствование. К несчастью, Людовик VIII не пошел дальше начала. Заболев лихорадкой в Оверни, он не успел даже вернуться в Париж. Он умер в минуту триумфа, и эта неожиданная смерть была причиной чрезвычайно тяжелого кризиса как для династии, так и для королевства (1226).

Уделы.Перед смертью Людовик сделал ошибку, какой Филипп Август не сделал бы. Его предшественники не оставляли уделов своим детям или отчуждали в их пользу только незначительные участки королевского домена: Людовик VIII порвал с этой традицией. Он уделил по завещанию своим младшим сыновьям обширные территории: второму сыну — графство Артуа, третьему — графства Анжу и Мен, четвертому — графства Пуату и Овернь. Причиной, побудившей его произвести этот раздел, было желание предупредить раздоры между своими сыновьями. Впрочем, он принял некоторые меры предосторожности: он постановил, что эти уделы должны возвращаться к короне в том случае, если их владельцы умрут без прямых наследников. Тем не менее это завещание было большой политической ошибкой. В середине XIII в. образуются обширные княжества, которые тесными узами связаны с королевским доменом, но которые, несмотря на родственные связи и на вассальную клятву, не раз причиняют серьезные затруднения главе монархии. Многие историки указывали на опасность этой системы уделов, «которая делала из плодовитости королевского дома общественное бедствие, в каждое царствование подвергала риску могущество правящей линии и замедляла территориальное объединение королевства». Заменив старый независимый феодализм феодализмом удельным, королевская власть открыла новую эру внутренних раздоров и ожесточенной борьбы. Но если нельзя отрицать, что почин Людовика VIII имел — особенно для королевской власти XIV в. — роковые последствия, то, прежде чем произносить суд над этим королем, следует принять во внимание некоторые обстоятельства, смягчающие его вину. При том уровне могущества и славы, которого достигла капетингская династия при Филиппе Августе и его преемниках, главе государства было трудно держать своих братьев в положении значительно худшем того, в каком находились высшие из баронов. Их неудобно было оставлять без поземельных владений, которые были тогда признаком высокого происхождения и необходимой принадлежностью всякого видного положения в феодальном мире. Кроме того, как метко говорит Минье, «уделы были для монархии удобным средством управлять завоеванными странами, во главе которых она ставила таким образом династии, взятые ею из своей собственной среды. Эти династии, заменяя в областях старые феодальные фамилии, переносили туда служилое дворянство, язык и нравы Центральной Франции. Таким образом, правление удельных князей было для этих провинций переходной эпохой, в течение которой они привыкали более покорно переносить капетингское владычество».

Королева-мать; феодальная реакция против политики Филиппа Августа. Лига баронов; Тибо Шампанский; Моский договор. Бланка Кастильская, епископство и университет.

Королева-мать; феодальная реакция против политики Филиппа Августа.На престоле сидел 12-летний Людовик IX; правление находилось в руках регентши, Бланки Кастильской, к которой французы относились недоверчиво и с антипатией, как к иностранке: оба эти обстоятельства вместе с неурядицей, какая всегда сопровождает неожиданную смерть главы государства, благоприятствовали интригам высших феодалов. Только сила могла держать баронов под игом в течение 20 лет, но они ждали лишь случая, чтобы поднять голову и жестоко отомстить за свое унижение. Завоевания и политика Филиппа Августа, продолженная Людовиком VIII, делали реакцию неизбежной. Страшный кризис, вызванный ею, продолжался 5 лет (1226–1232). Все новые и старые враги династии — граф Тулузский, король английский, граф Бретанский, Пьер Моклерк; граф Болонский, Филипп Юрпель, дядя молодого короля; герцог Бургундский, граф Маршский, сеньор де Куси — все те, кто хотел отомстить за какую-нибудь обиду или просто поживиться, — соединились с целью погубить монархию. Феодальная коалиция не была направлена против самого принципа королевской власти: он стоял выше партийной вражды и пустил слишком глубокие корни, чтобы ему могла грозить какая-нибудь опасность. Бароны восстали против регентши, которой они не избрали; они требовали, чтобы она была заменена одним из их среды — братом Людовика VIII, Филиппом Юрпелем; некоторые намеревались даже, по преданию, заменить царствующую фамилию чисто феодальной династией. Кроме того, они требовали освобождения знатных пленников, заточенных в Лувре, признания их избирательных прав, возвращения доходов и земель, «незаконно» отнятых у сеньоров, и соответствующего их достоинству участия в общем управлении страной. Глава и душа этой лиги, предприимчивый, хитрый и задорный Пьер Моклерк, Капетинг младшей линии, был тем опаснее, что он, кроме того, находился в близком родстве с династией. Он рассчитывал главным образом на поддержку английского короля. Генриху III внушили надежду на возвращение Нормандии и на восстановление континентальной державы Плантагенетов. Цель союзников была совершенно ясна: они стремились, очевидно, к тому, чтобы ниспровергнуть здание, воздвигнутое обоими завоевателями, Филиппом и Людовиком, и принудить монархию пойти вспять.