Федор Плевако - И печенеги терзали Россию, и половцы. Лучшие речи великого адвоката

Я думаю, что лучше жечь тогда, когда спора о праве нет…

Но иду далее.

Говорят, склад был застрахован на короткое время. Но вы, может быть, знаете, что значит страховка на короткое время? Есть ведь целый ряд таких владений, которые страхуются только на опасное в пожарном отношении время, и лесные склады страхуют обыкновенно только на летнее время…

Вообще, что касается до поджога, то нет улик, которые нужно было бы разбирать: так легко их опровергнуть.

Я приведу только одно соображение.

Неужели вор станет пробираться в дом в тот момент, когда по улице идет многолюдное шествие!.. Так и в нашем случае. Уж если кто сделал поджог, так, несомненно, человек чужой. Невероятно, чтобы хозяин, задумавший совершить поджог со своими приказчиками, не сказал им, что нужно его устроить в такой-то благоприятный момент, а ждал бы стечения обстоятельств, вроде настоящего: это уж спорт!..

Вдумайтесь в настоящее дело и не забывайте, что нам не дано права исправлять людей: мы можем наказывать только запрещенное законом деяние. Запрещенным оно будет только тогда, когда касается чужого имущества; то или иное действие над собственным имуществом подлежит наказанию только в том случае, если затрагивает одновременно интересы других лиц.

Здесь этого нет.

Перед нами – поджог, совершенный в надежде на милость страхового общества, на подачку с его стороны.

Но мы знаем по опыту, что общество, раз только усомнится, заподозрит что-нибудь неладное, – вознаграждения не выдаст. А ведь здесь – несколько пожаров на протяжении одного-двух лет; естественно, что у общества может явиться подозрение, и милости оно не проявит…

При таких условиях ни один разумный человек не стал бы совершать поджога!

Вот, соображая все это, я и обращаюсь к вам.

Не пользуйтесь бесконтрольной властью сокрушить человека только потому, что он предан вашей власти: этим правом нужно пользоваться осмотрительно!..

Есть, правда, у подсудимого одна страшная улика – улика, разбить которую можно только обращением к вашему сердцу: перед вами на месте подсудимого сидит не просто преступник, но преступник-еврей!..

Страна наша – страна разноплеменная. Не все национальности в ней, к сожалению, пользуются равноправием: его племя, вольно или невольно, отвечает за чужие грехи.

И вот часто всякое сомнение по отношению к еврею переходит в убеждение!..

В жизни мы часто грешим легким суждением. Но когда вы делаетесь судьями, вы должны высоко поднять голову над всеми предрассудками, над всеми предвзятыми мнениями!..

Ведь когда правосудие будет национальным, лучше не жить человеку на свете. Ведь правосудие – это последнее прибежище человека, последняя его защита…

Если вас захотят ограбить на большой дороге, вы можете выйти на грабителя с пистолетом: против насилия вы можете защищаться с оружием в руках…

Но если проповедник в церкви подымает против вас свой голос, тогда самое честное, самое святое, что остается у человека, – это правосудие!..

И если мы будем судить за преступление не Ивана и Петра, совершивших его, а их родственников, и только за то, что они – их родственники, это будет не суд…

Часто говорят, что евреи обвешивают…

Но что, если мы будем обвешивать… на правосудии?!

Моя гордость, гордость русского человека, не позволяет мне вам говорить об этом…

Я не поклонник преклонения перед угнетенной национальностью только потому, что она угнетена: я слишком русский человек!..

И моя горячая любовь к русскому человеку, моя вера в него не позволяют подумать о том, чтобы вы могли… обвесить на правосудии…

И стыдно бы мне было, стыдно сидеть рядом с вами, если бы вы сделали это!..

Речь в защиту князя А. Д. Оболенского,

обвиняемого (совместно с А. Ф. Мордвиным-Щодро) в растрате 16 лошадей

Господа присяжные заседатели!

Вам предложат высказать судебное мнение в форме ответов на вопросы, соответствующие предъявленному к господам Мордвину-Щодро и князю Оболенскому обвинению.

Исполнить свою обязанность по разуму и совести вы сможете только в таком случае, если вам переданы данные дела так, как следует, и высказано, при оценке фактов дела, правильное мнение о свойстве их.

Но когда судьи, от которых требуют ответа, не были очевидцами события, а должны судить о нем по работам, посвященным исследованию его лицами, к тому законом уполномоченными, то условие истины стоит в зависимости не только от события, которое судят, но и от приемов, которые употреблены при восстановлении перед судьями действительности.

Точно так же, когда от судей требуют не только ответа на вопросы о событии, но и о нравственной оценке его и его деятелей, большое значение приобретает прием, к которому обращаются лица, в облегчение вашего труда предлагающие вам свои воззрения и основания к ним.

Мой сотоварищ по делу занялся восстановлением события, нас занимающего, и в меру своего разумения внес те поправки, которые, кажется нам, приближают исторический рассказ к действительному ходу дела.

Я сначала займусь другим: я прослежу, правильны ли были приемы противников при летописной и критической работе, посвященной деятельности подсудимых. Делаю это потому, что раз обнаружится, что приемы не согласовались с требованиями, предъявляемыми к работе, имеющей в целях своих истину, а в результате – вероятнейшее к ней приближение, тогда мы смело можем отвергнуть выводы неточного исследования и даже нравственно обязаны воздержаться от согласия с ними.

Простая справка с памятью о том, что здесь было, укажет нам на крупную ошибку обвинения в этом отношении.

Припомните: обвинительный акт возвещал вам, что дело идет о том, что описанные по долгам Мордвина-Щодро его лошади, сданные на хранение князю Оболенскому, не оказались налицо к 11 июля 1891 г. в той конюшне, где они стояли в момент описи; затем, в сентябре того же года, лошади, гласно распродаваемые Мордвиным-Щодро разным лицам, были ли, вопреки воле кредиторов, растрачены, или нет? Было ли здесь то уголовное деяние, которое преследует закон как растрату, или не было?

И вот, разрешая этот вопрос, обвинение и во время следствия, и сейчас, в обвинительной речи, сочло целесообразным ввести в дело такие подробности: оно дало вам понять, что Мордвин-Щодро был недавно судим по обвинению в растрате облигаций своей тещи, что эти облигации были в руках князя Оболенского несмотря на то, что они Щодро не принадлежали, и не были возвращены, когда Щодро трепетал за свою судьбу, боясь ответственности.

Но при этом обвинение не обмолвилось, что князь Оболенский, как известно обвинителю, не был привлекаем к делу как человек, в этом деле ничего противозаконного не сделавший. Обвинение не сочло нужным заметить, что и предположение о виновности Щодро или было отвергнуто представителями общественной совести, т. е. законными судьями дела, или, в признанных фактах, оказалось, по авторитетному мнению высшего суда в России, деянием, законом не воспрещенным как не заключающим в себе качеств преступления.