Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Существенно, что «разбой», взаимный страх и связанные с ним пыточные действия постепенно переходят с внешних отношений на внутренние и в основном концентрируются на властном, княжеском уровне. В этом смысле символичны и провиденциальны действия Александра Грозного-Невского (официально канонизированного при Иоанне Грозном) в 1257–1259 гг. по отношению к новгородцам. Наведя татар на брата Андрея в 1252 г. и раздавив в зародыше наметившуюся в союзе брата с Даниилом Галицким антитатарскую коалицию, Александр в 1257 г. требует и от Новгорода и всей Новгородской земли, не знавших татарского нашествия, полного подчинения хану и согласия на введение поголовного налогообложения в его пользу. Когда княживший в Новгороде Василий, сын Александра, со всей новгородской дружиной, возглавляемой неким Александром, воспротивился этому и изгнал вон татарских переписчиков населения, князь Александр приехал в Новгород вместе с ханскими послами, а Василий в страхе бежал в Псков: «Князь Олександръвыгна сына своего из Пльскова и посла в Низъ, а Александра и дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи вынимаша, кто Василья на зло повел» (НПЛс). По В. Н. Татищеву, «овому нос и уши обреза, другим же очи выима и руце отсече» (Татищев, III: 43).

Несомненно, такая избыточная жестокость Александра по отношению к уже сдавшейся ему дружине не была обусловлена никакой конкретной необходимостью, но она создавала тот образ «страха государева» и вседозволенности для государя, которые позднее станут движущей силой российской истории. В 1259 г. Александру вместе с татарскими переписчиками и сборщиками налогов при помощи татарского войска приходится вновь усмирять новгородцев, причем наиболее упорно противится татарскому налогообложению беднейшая часть населения. Уже после смерти Александра новгородцы, заключая договор с его братом Ярославом, внесли туда отдельным пунктом, чтобы Ярослав не «деял насилие в Новгороде», уточнив: как «брат твой Александр».

При этом эпитет «Грозный», впервые отнесенный к Александру, имел положительное, а не отрицательное значение («Он весь как Божия гроза» – Пушкин о Петре I). Затем Грозным назывался Иван III, окончательно разгромивший новгородцев и лишивший Великий Новгород всех черт его республиканского устройства и политической самостоятельности. Позднее набирающая силу абсолютная власть московского великого князя достигает апогея в лице Иоанна IV Грозного, принявшего титул царя и при жизни имевшего прозвище Мучитель.

Эта централизованная власть великих князей, казалось бы, должна была противостоять стихии разбоя на уровне народа и междоусобицам на уровне князей, что поначалу и происходило. Стихия народной вольности и разбоя перемещалась на окраины государства и направлялась – в лице казаков – как против самого Московского государства, так и против его врагов. Однако в личности Иоанна Грозного произошло полное слияние абсолютной власти государя с разбоем и пыточным насилием, совершавшимся уже по инициативе этой самой власти. Отмеченные Тацитом (и подтвержденные археологией) пребывание венетов в области «обоюдного страха» и «разбой» как форма отношения к своим и более слабым чужим трансформировались через 1500 лет в страх, разбой и пытку, исходящие от центральной власти и направленные на все слои населения (с некоторым акцентом на княжеско-боярскую верхушку общества).

Неразрывно связанные с личностью Иоанна IV после ее «перерождений» в 1560 г. и особенно в 1564 г. уверенность в божественности своей власти, узаконенный разбой от имени государя, пыточные казни и убийства и создали тот Образ Страха Государева (подменяющего Страх Божий и почти сливающийся с ним) и Вседозволенность для Государя (как и для ничем не ограничиваемого Бога), который в дальнейшем стал чуть ли не основным двигателем российской истории, особенно в поворотные ее моменты.

После ухода наиболее свободолюбивой части населения в казаки и уничтожения Иоанном III элементов республиканского устройства и политической самостоятельности Новгорода, Пскова и Двинской земли, зверства Иоанна IV не встречали даже тени физического сопротивления. Более того, в решающие моменты все слои населения раболепствовали и умоляли царя и далее унижать и уничтожать их. На уровне совести, выраженной в Слове, его мерзостям противостояли внутри России лишь отдельные личности: наиболее ярко князь Репнин (после «перерождения» 1560 г.) и особенно последовательно и мужественно митрополит Филипп (после «перерождения» 1564 г.), в решающий момент преданный и отданный на расправу царю всей верхушкой церковной иерархии. В остальном – никакого протеста, лишь покорное рабское приятие Зла, исходящего от Государя якобы по воле Бога [97] Героическое сопротивление имело место лишь однажды. В декабре 1569 г. Иоанн IV вместе с опричниками выступил в поход на Новгород, уничтожая по пути мирное население подвластных ему городов. В это время в Отроче-монастыре доживал свои дни святой Филипп, лишенный Иоанном сана митрополита. К нему был послан Малюта, якобы для того, чтобы получить благословение (похода на Новгород?). Старец отказался и был задушен Малютой. Затем Иоанн, достигнув Торжка, решил перебить заключенных в башне крымских и ливонских военнопленных. Но крымские татары, окованные цепями, оказали сопротивление, тяжело ранив Малюту и едва не ранив Иоанна, лично участвовавшего в убийстве пленных. Итак, героями этого чуть ли не единственного случая физического сопротивления Злу были не русские, а крымские татары, видевшие в Иоанне не исполнителя воли Бога, а просто подлого убийцу. Затем последовал зверский погром в Новгороде, уже со времен Иоанна III лишенном почти всех своих привилегий и не представлявшем никакой опасности для безграничного самовластия царя. .

Главным итогом царствования Иоанна IV было окончательное (до настоящего времени) вживление в энергетическое поле национального самосознания и в генетическую память великороссов Образа страха и Вседозволенности, присущих верховной власти по воле Бога или в силу постигнутой властью «исторической закономерности». Это выражено и в фольклоре, возвеличивающем образ «грозного царя», и в литературе, романтизирующей и приукрашивающей его, без понимания, что пресловутые «приступы раскаяния» Иоанна были всего лишь гарниром к блюду людоеда-сыроядца.

Несомненно, зверства Иоанна не объясняются лишь «психологическими травмами детского и юного возраста» (как пытался показать В. О. Ключевский), а имеют укорененность в том Пыточном начале, которое, наряду с Любовью и безграничным Обаянием Жизни, определяет ход человеческой истории. Иоанн IV был не «родомыслом», а «человекоорудием Зла». А для противостояния Пыточному началу (вместо приятия его) человечеству даны Совесть и, в неких пределах, кои нам неизвестны, – Свобода Воли.