Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

2. Исходная прародина сугубо континентальна, удалена от морей и не соприкасается напрямую с горами и степью. Эта «континентальность» была унаследована и славянами более позднего времени. (Исключение – морские походы «руси» в IX–XI вв., которые были инспирированы ядром этой «руси» – скандинавами.) До сих пор все славянские государства (включая Россию) сугубо континентальны по своей сути. Даже российский флот, несмотря на его отдельные успехи и героизм моряков, при столкновении с флотом истинно «морских держав» терпел болезненные поражения (Севастополь, Цусима).

3. Эта «континентальность» славянства особо подчеркивается сухопутной направленностью его другой характерной особенности – исконного миграционизма. Стремление славян (а позднее – восточных славян) к постоянной миграции, к заселению и освоению новых земель (не покидая, однако, «прародины» III–IV вв.) является той врожденной чертой национального характера, которая и выделяет их из среды исходного прабалтославянского этноязыкового и культурного массива. Собственно, славянами становились те из прабалтославов, кто с рубежа эр начинает интенсивно прорываться и мигрировать сначала на юг, а затем и на запад (до Эгеиды и Эльбы), а с конца VII в. – обратно на северо-восток и далее (и так до Магадана и Колымы), т. е. те, кто инстинктивно выбирал трудное освоение новых природных зон, связанное с изменением уклада жизни. Историческими же балтами становятся те, кто оставался в родной зоне лиственных и смешанных лесов и там эволюционно совершенствовал традиционные формы хозяйства, быта и социального уклада. Соответственно и балтийские языки сохраняли (и сохраняют до сих пор) архаичность, сближающую их с реконструируемым исходным индоевропейским состоянием, а общеславянский отличался убыстренным развитием и удалением от этого исходного состояния, что продолжается затем и в отдельных славянских языках. Таким образом, даже современные балтийские языки принадлежат к более раннему «поколению», нежели славянские и являются по отношению к последним как бы «родными дядюшками».

4. Вероятно, тот этнокультурный массив, который Тацит обозначил этнонимом «венеты», включал не только праславян (культура поздней штрихованной керамики), но и родственных им балтов на севере (днепро-двинская культура). Однако характеристика военной активности венетов – «от певкинов до феннов» – подразумевает «меридиональную», картографически вертикальную направленность устремлений венетов на юг и север, из зоны смешанных лесов в черноземную лесостепь и в южную тайгу. До этой поры миграции и цепочки этнокультурных импульсов, фиксируемые археологией и письменными источниками, распространялись в Восточной Европе «горизонтально» с запада на восток (культуры боевых топоров, бастарны) или обратно (сейминско-турбинский феномен, скифы, сарматы и т. д.). Эта «вертикальная устремленность» позднее будет представлена военной экспансией готов с юга на север по левобережному Поднепровью, через Golthescytha к южнотаежному скандинавскому «меховому пути» (Мачинский, Кулешов 2004; Шувалов 2004; 2012). Позднее с юга на север, от Дуная до Ладоги, развивается миграция славян в конце VII–VIII в. Но наиболее полно эта «вертикаль» будет выражена в истории сложения Русского государства середины VIII–X в., но тогда исходный импульс уже идет с севера на юг, из Поволховья, и путь «из варяг в греки» образует становой хребет Руси, отмеченный цепочкой ее столиц, иногда кратковременных: Ладога, Невагард, Киев, Переяславец Болгарский (подробнее: Мачинский 2009).

5. Археология выявила особую способность ранних славян-венетов к кардинальной трансформации своего жизненного уклада даже в пре-делах одной природно-культурной зоны (из культуры ранней в культуру поздней штрихованной керамики), за счет в первую очередь некого внутреннего импульса, а еще более – в процессе миграции. Еще только предстоит выяснить, каким образом культура поздней штрихованной керамики через горизонт переходных археологических памятников, вбирающих наследие разных культур, трансформировалась около середины III в. в корчакско-пражскую культуру, ставшую в VI–VII вв. общей культурой славян от Днепра до Эльбы. Показательно сопоставление этноса venedi к северу от дельты Дуная на Певтингеровой карте с памятниками «типа Этулия», сделанное впервые М. Б. Щукиным сначала в устной форме, а потом и печатно (Щукин 1998) и принятое и другими авторами (Гудкова 1990). При наличии на этих памятниках отдельных штрихованных обломков сосудов в целом эта культура мигрирующих в III в. с севера венедов кардинально отличается и от культуры поздней штрихованной керамики, и от корчакско-пражской культуры.

Эта способность к радикальным изменениям проявится в Древней Руси в принятии (в период расцвета государственного язычества) христианства византийского извода, что было инициативой Владимира (до него – Ольги), при весьма слабой миссионерской деятельности греков. Еще более эта тяга к радикальной трансформации, проявляющаяся в деятельности отдельных «родомыслов» или «человекоорудий» истории (термины Даниила Андреева), обнаружится в реформах Петра I, а наиболее ярко – в Октябрьской революции, этом прыжке от монархии и неразвитого капитализма с элементами феодализма к «реальному социализму», с его изначально пыточными, а позднее репрессивными господствующими структурами. Да и трехступенчатая трансформация 1985–2004 гг. – явление подобного порядка.

6. Прообраз многих последующих военно-политических и культурных ситуаций зафиксирован в дилемме умного римлянина (и европейца) Тацита: относить ли венетов (славен) к германцам (условно – европейцам) или к сарматам (выходцам из Азии), причем вопрос этот решался им отнюдь не по лингвистическому критерию. Тацит склонен причислить их (условно) к германцам, но признает, что их «образ жизни» – постоянные стремительные «разбойные» набеги – заимствован ими у сарматов. Сомнения Тацита в известной мере разрешает Певтингерова карта (в интересующей нас части – не позднее III в.), где к северу от «Бастарнских Альп», т. е. Карпат, примерно между верховьями Днестра и Вислы помещены уже прорвавшиеся сюда с севера venadisarmatae. И позднее родственные словенам анты на рубеже IV–V вв. выступают на стороне гуннов против готов, а сами словене в VI–VII вв. являются союзниками или вспомогательными войсками при нападениях авар и болгар на Византию. Изначальна особая роль контактов славен и с ираноязычной степью, и с лесными германцами бассейна Балтики с попеременным преобладанием то первого, то второго. Само двойственное античное именование «Европейская Скифия (Сарматия)» для огромной территории между Вислой и Доном уже предопределяет известную двойственность в истории славян и Руси.