Тоби Уилкинсон - Древний Египет. Подъем и упадок

Через некоторое время он выходил в зал, где его приветствовали собравшиеся жрецы и придворные. («Простолюдины» оставались снаружи: особые иероглифы на основании колонн указывали на дозволенные им места.) Все могли видеть, как преобразился фараон (вряд ли кто-нибудь осмеливался высказаться насчет «нового платья короля»): благодаря общению с царем богов монарх наглядно молодел, получив новый заряд божественной силы. Он становился живым сыном Амона-Ра.

В основу всей церемонии была положена идея царского ка, божественной сущности, которая незримо проникала в смертное тело каждого последующего монарха и делала его богоподобным. Эта теория превзошла все прочие изобретения древнеегипетских жрецов, поскольку она объясняла и согласовывала явное противоречие между бренностью и божественностью царя. Праздник Опет позволял царю, восприняв царскую ка , сделаться «главнейшим из всех живущих ка », богом во плоти. Таким образом, Луксорский храм был храмом царской ка , тайной в средоточии божественной царственности.

Не забывая о формальностях, Аменхотеп повелел изготовить великолепную скульптуру, дабы увековечить эту примечательную особенность праздника Опет. Статуя помолодевшего Аменхотепа III — один из выдающихся шедевров древнеегипетского искусства. Царь, изображенный в натуральную величину, делает уверенный шаг вперед, его тугое, мускулистое тело — воплощение юной мужественности. Особенно поражает трактовка лица. Огромные глаза с миндалевидным разрезом, пухлые губы, короткий нос и высокие скулы — эти черты создают утрированное впечатление детскости. Царь показан омолодившимся в буквальном смысле, вернувшимся к детству благодаря магической силе ритуалов Опет.

Символизм статуи этим не ограничивается. Даже материал ее намекает на близкие отношения царя с богом солнца: это кварцит глубокого красновато-фиолетового оттенка. Древние египтяне называли этот вид камня биат («чудесный»). Изначально ворот, браслеты, сандалии и корона статуи были позолочены, так что днем посреди открытого двора она сияла, как солнце. При внимательном рассмотрении можно заметить сзади, на ягодицах царя, рисунок птичьих перьев, означающий, что он частично превратился в небесного сокола. Солярную символику дополняют две вздыбленные кобры с солнечными дисками на головах, украшающие одежду царя. Двойная корона на голове Аменхотепа и салазки у него под ногами — это также атрибуты солнечного бога-творца Атона. Посредством такого набора визуальных метафор и ассоциаций статуя утверждает, что Аменхотеп III возродился, слился с Ра и Атоном, стал бессмертным богом-царем навеки. Окончательную ясность вносит надпись рядом на колонне, именующая царя «главнейшим из всех живущих ка » и «ослепительным диском над всеми землями».

Сознательное и систематическое возвышение царской власти достигло зенита. Фараон больше не считался всего лишь «сыном Ра» — теперь он был отождествлен с солнцем, богом творящим, который дарит миру свет и жизнь. Преображение завершилось.

Обожествление Аменхотепа III еще при жизни, тесно связанное с празднованием его первого юбилея в 1361 году, открыло новую перспективу для египетской монархии. Конечно, цари и прежде претендовали на божественность, присваивали себе атрибуты богов — но между царем как земным воплощением Гора и самим Гором, между «избранником Ра» и Ра, который совершал избрание, всегда сохранялось различие (пусть даже очень тонкое). Ни один царь до Аменхотепа III не осмеливался утверждать, да еще столь открыто и однозначно, свое прямое превращение в бога-творца.

Конечный этап этого процесса можно четко проследить в дальней Нубии, самой южной из земель, подвластных XVIII династии. Одной из множества строительных затей Аменхотепа была постройка нового храма в крепости Хеммаат (ныне Солеб), которая служила для защиты контролируемой египтянами части Нубии от враждебных сил за ее рубежом. В соответствии с солярными амбициями царя, храм поставили на западном берегу Нила, фасадом к восходящему солнцу. Первоначально это было маленькое святилище Амона, личного покровителя царя; теперь его дополнили двумя солнечными дворами и колонным залом, заполненным статуями. Тогда же, на тридцатый год правления Аменхотепа, посвящение храма было изменено в честь «Амона-Ра из Ипет-Сут, пребывающего в крепости Хеммаат» и «Небмаатпа [тронное имя Аменхотепа III], владыки Нубии». Царь богов и царь-бог составили прекрасную пару.

Рельефы в храме Хеммаата сохранили также подробности первого юбилея царя. Древний ритуал сед , посвященного обновлению и возврату молодости, особенно привлекали Аменхотепа, и он, по-видимому, начал готовиться к собственным торжествам задолго до срока. Добавление солнечных дворов ко всем основным храмам в Египте и Нубии, было, вероятно, частью этих приготовлений, в преддверии полного и окончательного слияния царя с богом солнца.

Когда дошло до приготовлений к самому празднику, подчиненные царя лезли из кожи вон, чтобы этот юбилей превзошел все предыдущие. Ученым поручили изучить «древние писания» [196],чтобы выяснить, как проводили сед в былые века. Среди их находок была и созданная за 1500 лет до того, в самом начале египетской истории, палетка с лаконичным изображением юбилейных ритуалов. И эта информация, хоть скудная, но освященная древностью, тоже была использована.

Поскольку центром символического мира Аменхотепа, его теологических экспериментов были Фивы, по логике вещей, священному городу следовало стать также местом проведения юбилейных торжеств. Этот царь ничего не делал наполовину: он повелел построить совершенно новый церемониальный город. Для строительства выбрали участок на западном берегу Нила, к югу от поминального храма фараона и напротив обители его возрождения, Луксорского храма. На первом этапе (для второго и третьего юбилеев царя было произведено расширение) построили комплекс зданий, раскинувшийся почти на милю в длину, под скромным названием «Дворец ослепительного светила и Дом ликования» (ныне Малката). В его состав входил административный квартал с просторными виллами для придворных, небольшой дворец — вероятно, для Тийе и ее свиты, и главная царская резиденция. В богато украшенных залах для аудиенций полы были покрыты яркими коврами, деревянные колонны раскрашены водяными лилиями, потолки расписаны редкими минойскими мотивами, стены — картинами природы: цветы, тростник, животные среди зарослей.

На потолке спальни царя изображения парящих стервятников перемежались царскими именами и титулами Аменхотепа. На столах из эбенового дерева с золотыми инкрустациями были расставлены изящные сосуды для благовоний и флаконы с духами, искусно сделанные из многоцветного стекла. Изысканные стеклянные сосуды пользовались таким спросом у царя и его супруги, что для их изготовления неподалеку от дворца устроили специальную мастерскую. В покровительстве Аменхотепа стеклодувам усматривают аналогию с поддержкой, которую король Людовик XIV оказывал Севрской фарфоровой мануфактуре — и это не единственная черта сходства между двумя владыками с титулом «солнце».