Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

У Югославии были проблемы. Этнические группы проживали достаточно компактно и отдельно друг от друга, таким образом, национальные государства могли возникнуть, распавшись на территории, где доминирующая этничность составляла бы не менее 70% населения. В XX столетии это уже случалось, пусть и ненадолго. По федеративной Конституции, Югославии ничто не препятствовало повторить это снова. Формально это была федерация наций, и именно они, а не республики имели право на выход из федерации и создание своей собственной мажоритарной демократии (Hayden, 1996: 786-787). Это могло приблизить их к опасной зоне, описанной в тезисе 3. До определенного момента сербская нация считалась привилегированной, теперь сербы ощутили уязвимость своих позиций. Если бы они дали ответ в духе имперского ревизионизма, события могли бы сложиться совсем печально. В Республике Боснии и Герцеговины и сербы, и хорваты могли взять на вооружение имперский ревизионизм и попытаться аннексировать территории, населенные боснийскими мусульманами, которых они считали и сербами, и хорватами. На стыках границ проживало смешанное население, состоящее из доминирующих меньшинств, потенциально враждебных той республике, гражданами которой они считались. Они чувствовали за собой естественное право перейти под юрисдикцию соседней, этнически родственной республики. В этой ситуации соперничающие этнонационалисты имели равное право претендовать на одну и ту же территорию, при этом слабейшая сторона могла получить поддержку от своей этнической родины – так, как это описано в тезисе 4а. Сделать подобное означало открыть ящик Пандоры. Нам необходимо установить, как началась эскалация, кто был носителем националистических настроений и почему они стали распространяться, как лесной пожар.

ЭТНИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА В ЮГОСЛАВСКИХ РЕСПУБЛИКАХ

Послевоенная перепись населения в Югославии позволила людям заявить о своей этнической идентичности или о нескольких сразу. 90% выбрало только одну. Этничность была несомненной реальностью, а не искусственным конструктом 1980-1990-х гг. и не выдумкой националистических вождей. Югославская коммунистическая федерация состояла из шести республик. Одна республика, Сербия, также включала в себя Воеводину и Косово на правах республиканских автономий. Перепись 1991 г. (как раз накануне массовых чисток) показала, что пять из шести республик были по существу моноэтничны, за исключением Боснии и Герцеговины. В Словении 88% взрослого населения определили себя как словенцы. В Хорватии проживало 78% хорватов. В Сербии – 66% сербов. В Македонии – 65% македонцев. В Черногории – 62% черногорцев (Bogosavljevic, 1995; Woodward, 1995: Table 2.2). Косовские албанцы бойкотировали перепись 1991 г., но мы можем предположить, что в крае их было примерно 85%. Воеводина в качестве части Сербии была более этнически смешанной автономией: 44% сербов и 25% венгров. На мой взгляд, проблема не была существенной, поскольку венграм и другим меньшинствам деваться было некуда, кроме как оставаться частью Сербии. Таким образом, все республики за исключением Боснии и Косовского края могли создать собственные моноэтнические государства-нации, что, как мы знаем, стало главенствующей европейской идеей в XX столетии. Чтобы это осуществить, надо было решить две проблемы, тяготившие сербов и боснийцев.

В пределах Югославии сербы были имперской нацией. Они были создателями первого независимого государства, они были титульным народом в довоенной и титовской Югославии. Как это обычно происходит с другими имперскими народами, немцами или русскими, к примеру, сербы рассеялись по всей федерации и во множестве жили за пределами Сербии. Этнические сербы в других республиках составляли 2,1 миллиона человек или 25% всех сербов Югославии. Из них 12% проживали в Хорватии и Боснии, составляя там 32% населения, но в некоторых пограничных районах сербы были в численном большинстве. Сербы распоряжались и Косовским краем, хотя там их было не более 10% от всего населения. Имперское прошлое также подразумевало, что сербы были наиболее сплоченной этнической группой в военном и политическом аспектах, они занимали ключевые позиции в армии, полиции, МВД. В 1981 г. 60% сержантского и офицерского состава югославской армии были сербами, репрезентативно превосходя остальных в 1,51 раза (ВеЫег, 1993: 117; Gow’s evidence to the ICTY, Nikolic Case; Grmek et al., 1993: 240; Vujacic, 1995: 116-117).

Во время Второй мировой войны доминирование сербов оспаривалось дважды. Часть хорватских националистов и боснийских мусульман выступили на стороне Гитлера, когда сербские партизаны вели войну за независимость родины. Почти половина сербов призывного возраста погибла на той войне, и мы можем легко понять великодержавные чувства сербских националистов, которые понесли столь ужасные потери, и их негодующую, почти истерическую реакцию на возрождение усташей (в такую же ярость впадают евреи, когда видят свастики, намалеванные на синагогах). Сербы были также озабочены и «демографической опасностью»: между переписями 1961 и 1991 г. доля сербов в Боснии и Герцеговине сократилось с 43 до 31 %, а доля мусульман выросла с 26 до 44 %. В Косове сербское население уменьшилось с 24 до 13 % между 1961 и 1981 г. и, видимо, до 10% в 1991 г. Численность косовских албанцев возросла до 85% к 1991 г. Рождаемость у мусульман была выше, и албанцы начали оказывать давление на сербов после того, как в 1974 г. Тито предоставил краю региональную автономию. За 30 лет боснийские сербы перестали быть самой крупной единой этнической группой, а в Косове их осталось так мало, что доминирование можно было сохранить лишь с помощью репрессий. Распад Югославии в любом виде нес угрозу этому имперскому наследию.

Нестабильность в стране имела и экономические причины. Мировой кризис и распад СССР нанесли тяжелый удар по национальной экономике. Сократился экспорт, возрос внешний долг. Безработица тоже была высокой, но северные Словения и Хорватия оказались в лучшем положении: это были высокоразвитые регионы, близкие к рынку ЕЭС. В Сербии, Воеводине и Белграде жилось неплохо, но большинство сербов были небогатыми фермерами, зависимыми от государственных субсидий, которые пошли резко на убыль из-за кризиса и сокращения налоговой базы. Большая часть промышленности и торговли принадлежала государству, приватизация обогащала лишь тех, кто имел связи с высшими кругами. Те, кто управлял страной на национальном и региональном уровнях, были и хозяевами ее экономики. Если бы экономический кризис в Югославии имел классовый, отраслевой, республиканский или этнический характер, в условиях коллапсирующей экономики общий результат был бы нулевым: кто-то приобрел бы то, что потерял другой. Меж тем экономические трудности усугубляли этнические трения, в особенности это касалось сербов, которые из-за децентрализации власти теряли лучшую и большую долю пирога.