Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

Большинство хорватских сербов проголосовало не за сербских националистов, а за реформированную коммунистическую партию или за центристские партии, которые Туджман рассматривал как основных соперников и поэтому не вступал с ними в диалог. Он стал политическим лидером, избранным демократическим большинством (42% голосов дали ему 68% мест в парламенте), и не считался ни с кем. Туджман заявил, что он выражает волю истинных хорватов через законно избранное парламентское большинство. Выражать мнение сербов было предоставлено маленькой сербской националистической партии, имевшей наибольшую поддержку в Сербской Крайне. У этой партии в тот момент не было четко выработанной линии, там шла борьба с радикальной фракцией. Тем не менее партийные лидеры тяготели к конфедеративному протекционизму – автономии этого приграничного региона. Хорваты опасались, что за этим желанием кроется нечто более угрожающее – если приграничные сербы получат автономию, они смогут воспользоваться этим, чтобы воссоединиться с Сербией. Своими действиями Туджман лишь раздувал тлеющий конфликт, который вскоре приобрел географические контуры – Загреб против Краины. В этом конфликте, как указывает Роджерс Брубейкер (Brubaker, 1996), столкнулись уже не два этнических государства. Это было трехстороннее противостояние, в котором сошлись, по его словам, национализирующееся государство (Хорватия), национальное меньшинство (сербы) и этническая родина (Сербия). Вторые и третьи могли слиться в одно государство – Великую Сербию. Многих сербов также тревожил Закон о хорватском гражданстве 1991 г. В документе говорилось: « Гражданин Хорватии должен соблюдать законы и традиции Республики Хорватия и принимать ее культуру ». Последние слова могли напрочь оттолкнуть сербов. Язык и государственная символика тоже отчуждали их от Хорватии. Хотя обе этнических группы говорят практически на одном и том же языке, они используют разную письменность. И если большинство сербов понимают латиницу, лишь немногие хорваты читают или пишут на кириллице. Официальным государственным алфавитом стала латиница, хотя местной администрации и школам в сербских районах разрешалось использовать и кириллицу. Это была уступка, но не равноправие двух языков. Язык и символика оказывают сильное эмоциональное воздействие. Новый флаг и герб Хорватии были древними государственными атрибутами, но в восприятии большинства югославов это была символика усташей, особенно ненавистная «шахматная доска», напоминавшая многим о фашизме (то же самое подумалось и мне, когда я впервые увидел хорватских болельщиков, размахивающих своим флагом). Латинский алфавит и шахматные клетки были плевком в лицо: «Это наша страна». Такое поведение свойственно всем органическим националистам.

Власть старалась избежать экстремистских крайностей, запрещая продажу фотографий усташей и старых географических карт. Стороны могли закончить дело миром, но этого не случилось: хорватские радикалы не желали идти на компромисс. Члены карликовой фашиствующей партии «Хорватская партия права» и ХДС Туджмана назойливо демонстрировали хорватские символы в районах со смешанным населением, что, безусловно, было преднамеренной провокацией. От разозленных сербских радикалов ждали обостренной реакции, что, в свою очередь, должно было подхлестнуть и оправдать действия хорватских националистов. Сербы называли радикалов из ХДС фашистами, это страшное слово будило тревогу у всех сербов, помнивших, чем оно грозит. Воислав Шешель, сербский политик-националист, выступая по ТВ, сказал: « Сербы в опасности. Хорватско-фашистские бандиты глумятся в деревнях над нашими женами и детьми. Эта фашистская нечисть хочет уничтожить всех сербов ». Житель города Книн из Сербской Краины поведал журналисту Гленни: «Большинство хорватов в Книне – хорошие люди, совсем не такие, как эти жуткие усташи в Сплите» (Glenny, 1993: 19). У Томпсона есть живая зарисовка событий, случившихся в Задаре, после того, как убили хорватского полицейского. Рядом с автобусной остановкой он увидел группу подростков, которые выламывали ножки у столов, вооружались железяками, громили и грабили сербские магазины, в то время как хорватская полиция безучастно взирала на все происходящее. Молодой парень показал ему баррикаду хорватов, сложенную из бетонных блоков, потом отвел в местное отделение партии ХДС, где сидели «угрюмые, неприветливые» люди, вооруженные винтовками и ножами. Они обзванивали своих знакомых и звали их на борьбу с сербскими националистами. На следующий день Томпсон услышал от одного серба такую оценку: « То, что случилось вчера в Задаре, – это откровенный геноцид » (Thompson, 1992: 261-264, 276). Обе стороны мстили друг другу за все содеянное ранее.

Некоторые соратники Туджмана призывали к примирению. Они понимали, что им не удержать всю территорию, если в бой пойдет югославская армия. Туджман мог бы дистанцироваться от наследия усташей, но это бы выхолостило всю его предвыборную риторику о «тысячелетней» борьбе хорватов за свободу. Если бы Туджман или Милошевич были мудрыми правителями, способными оценить происходящее и предугадать будущее, возможно, – при поддержке умеренных с той и другой стороны, – они смогли бы предотвратить катастрофу. Но такие государственные деятели встречаются нечасто, особенно среди тех, кто пришел к власти на гребне националистической волны. Туджман, в отличие от Милошевича, был твердокаменным националистом, и наградой ему была победа на выборах. Беда была не в том, что Туджман начал карьеру как авторитарный политик (вскоре он им станет), а в том, что, следуя воле демократического большинства, за него проголосовавшего, он не отступил ни на шаг от своих предвыборных лозунгов, полностью отвернувшись от тех, кто не разделял его взгляды. Сербские депутаты настаивали на внеэтническом определении гражданства, но Туджмана поддерживало большинство. Он не нуждался в иной поддержке и не пошел на компромисс.

Основателем Сербской демократической партии (СДП) в Хорватии был Иован Рашкович. Во время избирательной кампании он много говорил о Великой Сербии, прекрасно понимая при этом, что позиции сербов очень уязвимы. Он искал компромисса. Но непримиримость Туджмана привела к тому, что СДП заставила своего лидера отказаться от поста вице-председателя парламента. Рашкович начал склоняться в сторону Милошевича, а сербская фракция вышла из парламента. Партия стала более радикальной. Проблема Рашковича (как и других политиков такого толка) заключалась в том, что он не мог найти компромиссного решения не по собственной вине, а потому что другая сторона считала себя слишком сильной, чтобы пойти навстречу.