Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

Я начну свой анализ с наименее тяжелого (по последствиям) случая городских «цикличных восстаний». То, о чем написали Джаффрелот, Брасс и Тамбиа (Jaffrelot 1996; Brass, 1997; Tambiah, 1996) вполне вписывается в картину восстаний и мятежей во всем мире, представленную Горовицем (Horowitz, 2001). Цикличные восстания соответствуют некоторым (хотя и не всем) моим тезисам, которые объясняют приближение к опасной зоне этнических чисток. Религиозно-этнические конфликты имеют давнюю историю в Индии. Британцы столкнулись с ними в середине XIX и в 20-е гг. XX века. Они сделали уступки мусульманам и сикхам, что вызвало ожесточение индуистов. В этнорелигиозных конфликтах участвовали стихийно собравшиеся толпы, были убийства и грабежи, поджоги и изнасилования, но массового характера эти насилия не имели, и редко ставилась цель этнической чистки. Убийства были единичными случаями, часто их не было вовсе. Главными жертвами чаще становились сами мятежники – они гибли под пулями полиции и солдат, иногда из горящих домов не успевали выскочить жители. Серьезные массовые беспорядки могли длиться несколько дней и захватывать обширную территорию. Мятежи были порождением народного недовольства, вызванного экономическими причинами, разницей в уровне жизни между той или иной общиной и кастой, политическими претензиями к национальной и местной власти. Социальный протест часто носил религиозную окраску, то есть выискивался символический враг, на которого возлагали вину за все народные беды (козел отпущения).

Очень редко такого рода бунты перерастали в нечто более серьезное. В Бомбейском мятеже 1992-1993 гг. погибла тысяча человек, в Гуджаратском погроме 2002 г. – чуть больше двух тысяч. Этот недавний случай мы обсудим позже. Но почему эти мятежи-погромы были столь мимолетны, почему они не имели действительно трагических последствий? В таблице 16.1 я попытаюсь это объяснить, в ней же содержатся и ответы на фундаментальные вопросы этой книги. В таблице сравниваются последовательности взаимодействия сил в каждом из случаев, что приводило или не приводило к кровавым чисткам. Сосредоточимся сейчас на «циклических мятежах» в верхней части схемы.

Предположим, что две соперничающие этнические группы А и Б подчиняются одному правительству, они соседствуют со страной или странами, сочувствующими родственному этническому меньшинству (к конфликту между индуистами и сикхами в Индии это не относится). Предположим также, что Индии не угрожает никакая серьезная внешняя опасность. В верхней части схемы мы помещаем мятежи-погромы, характерные для Индии, в нижней части описывается кровавая эскалация конфликтов, рассмотренных в предыдущих главах. В таблице мы также излагаем предысторию этих столкновений (по тезису 3). Итак, предположим, что радикалы группы А вынашивают планы насильственно подавить группу Б (или наоборот). Эти «этнические вожаки» мобилизуют активистов и социальную базу поддержки. Брасс (Brass, 1997) подчеркивает разрушительную роль местных элит, которые рвутся к власти на гребне социального катаклизма – частный случай теории элит, рассмотренной в первой главе. Тамбиа и Джаффрелот (Tambiah, 1996; Jaffrelot, 1996) тоже принимают во внимание этот фактор, но главной движущей силой считают народные массы.

Спусковой крючок народного бунта – это обычно ложный слух или истинное событие, подтверждающие самые худшие представления группы А о группе Б. Допустим, что индусская женщина рассказывает о том, что ее изнасиловала группа молодых мусульман, или мужчина жалуется, что его избили в соседней (враждебной) общине, или мусульмане якобы украли святыню в местном храме, или священная корова умерла при подозрительных обстоятельствах. Индуисты, в свою очередь, осквернили мечеть или задумали построить свой храм в недопустимом для мусульман месте, или силой обратили ребенка чужой веры в свою религию. Как правило, подобный инцидент не является чистым вымыслом, в основе его может лежать реальное событие. Но чаще всего событие или повод искажается или раздувается до немыслимых размеров (например, «изнасилованная» женщина, на самом деле проститутка, которую сутенер уговорил прикинуться жертвой, а «избитому» мужчине надавали тумаков, когда он вытягивал кошелек из кармана). Слух обрастает подробностями и превращается в ложь. Слухи долго не живут, если правдивость потерпевшего или свидетелей вызывает сомнения или если полиция или старейшины общины быстро устанавливают истину и жестко расправляются с теми, кто нарушает порядок и призывает к насилию.

Варшни (Varshney, 2002) предложил великолепное объяснение этого феномена. Он сравнил города, где часто происходят вспышки насилия, с городами, где этого не происходит, но во всем остальном они очень похожи. Ученый пришел к выводу, что разница объясняется характером общественных и профессиональных организаций и политических партий. В мирных городах эти институции выстраиваются не по религиозному принципу, в «мятежных» городах яблоком раздора чаще всего служит религия. В светских городах институты гражданского общества работают как подушка безопасности, смягчающая возникающие конфликты. Институционализированная система умиротворения , включающая в себя профсоюзы, бизнес-сообщества, врачей, учителей, юристов, при поддержке местных политических партий выходит на сцену и успешно разрешает конфликт. Возникают общественные или правительственные комиссии по проверке жалоб населения, организовываются мирные демонстрации. Злонамеренные слухи и мелкие стычки подавляются в зародыше, быстро рассасываются и более серьезные конфликты.

И наоборот, если общественные организации ограничены жесткими рамками общин и анклавов или расколоты изнутри, если часть их членов поддерживает мятежников, если призывы к миру голословны и не опираются на реальные возможности, конфликт будет развиваться по восходящей. В этой ситуации провокационный слух будет распространяться, как лесной пожар, провоцируя группу А на месть группе Б за то или иное злодеяние (часто вымышленное). Вспышка негодования происходит спонтанно, набирает силу, далее в события вмешиваются этнонационалисты и призывают группу А к демонстрациям протеста. Ядро активистов обрастает сочувствующими, толпа устремляется к «месту преступления» или к кварталу, где обитает враждебное землячество, там они требуют выдать преступника и положить конец «провокации». Заодно они могут что-нибудь поджечь или разгромить. Такая ситуация угрожает дальнейшим насилием. Элиты А (активисты) провоцируют группу Б на ответные действия (часто безуспешно), чтобы доказать своим сторонникам, насколько опасен этот враг. Группа Б колеблется, она сомневается в справедливости предъявленного обвинения. Взамен они (жертвы) начинают распространять свои собственные параноидальные измышления, призывать к мобилизации и наносят контрудар, что лишь озлобит группу А и повлечет дальнейшую эскалацию. Далее представители группы Б, проживающие в меньшинстве в угрожаемых районах (кварталах), стягиваются под защиту родных стен землячества (анклава) и готовятся к обороне. Противостояние обычно заканчивается взрывом насилия. Такой сценарий предполагает раздельное проживание двух общин, взаимные негативные стереотипы, нехватку объективной информации. Слухи множатся, если противоположная сторона не может донести до оппонентов свою оценку событий, происходит то, что теория рационального выбора называет информационным сбоем.