Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

Мне жаль, что я это делал... мне стыдно, но как бы вы повели себя на моем месте? Или принять участие в избиении, или самому быть убитым – а как иначе? Поэтому я взял в руки оружие, поэтому я защитил свой народ от тутси ( Prunier , 1995:247).

Другой свидетель вспоминает, что его деревня вначале отказалась повиноваться:

Через несколько дней наши люди сильно засомневались, а надо ли защищать общину? По радио они услышали выступление бургомистра Рунды, это недалеко от нас. Это он организовал все убийства в Рунде и сказал, что все убитые были агентами РПФ. Когда наши услышали, что такое говорит по радио официальное лицо, они сразу поняли: убийствами заправляют люди с самого верха. Вот тогда всем нам и стало страшно ( African Rights , 1994: 621).

Один из выживших в резне рассказывает, как люди пытались сохранить свое достоинство:

Ну ладно, он делает вид, что соглашается, он бежит вместе со всеми остальными, но убивать не хочет, и тогда ему говорят: «Значит, ты заложишь нас потом? Ты должен убить. Каждый должен прикончить хотя бы одного». И этот парень, который совсем не убийца, все-таки делает это. А на следующий день это для него уже проще простого. Его уже не надо упрашивать ( Gourevitch , 1998:24).

Кое-кто утверждает, что традиция Руанды – «культ послушания» (Des Forges, Akeyesu trial; Gourevitch, 1998: 23; Prunier, 1995: 57, 245). Но вместе со многими другими (Mamdani, 2001: 198-202; Strauss, 2004; OAU, 2000) я с этим не согласен, в отличие от защитников на трибунале. Один из адвокатов спросил Акайесу: « У крестьян принято слушаться “больших начальников”? Это традиция? » Акайесу было трудно ответить на такой вопрос. Когда его спросили во второй раз, он поколебался и ответил: « Подчиниться всегда проще, чем отказаться ». Вот и он, как большинство людей в любой другой стране, решил, что лучше подчиниться ( Ubutabera , 16 марта 1998). Крестьяне, как и везде, покорны силе, они не спорят с властью. Но это вовсе не означает, что фермеры не отдавали себе отчет в своих поступках и не понимали последствий фатального выбора. Очевидно, что власть сама по себе есть грозный инструмент подавления, но она умеет и быть благодарной за послушание. Вооруженные экстремисты объединены общей идеей, дисциплиной, товарищескими связями. Народ не был стадом баранов, безропотно покорных своему хозяину, но сильные мира сего постарались сделать его таким.

Руанда – небольшая страна с хорошими путями сообщения. «Комиссары геноцида» ездили по всей стране, выступали на митингах, организовывали народ. Радио было действенным средством информации, и целей пропаганды никто не скрывал. Радио Руанда призывало народ блокировать границу и отлавливать спасающихся бегством тутси. Радио РТЛМ провозгласило: « Пробил час ударить по врагу и с фронта и с тыла... наши братья ударят им в спину и всех уничтожат. Пришел их последний час. Не будет пощады врагу. Место в могилах еще есть ». « Пусть встанут, как один сто тысяч наших ополченцев и пусть они сметут наших врагов. Проще простого найти и убить тутси, ведь они все на одно лицо и одного роста, такой уж этот народ. Ты узнаешь его по красивому точеному носу, так сломай ему нос ». Изящный (европейский) нос считался чертой, характерной для расы тутси. РТЛМ объясняла, что истребление целого народа – это не более чем самозащита, потому что «тутси хотят уничтожить хуту». « Взгляни на Бурунди и вспомни, как тутси убили главу государства, который был хуту », а скольких еще хороших людей «убили эти тараканы». « Это война между тутси и хуту. Кровавые жертвы неизбежны. Народ в праведном гневе требует крови ». Многопартийная демократия разрубила страну на две части: и только хуту считали себя истинными руандийцами, в то время как тутси были пришельцами, «хамитскими завоевателями». Конечной целью была власть хуту – единая, неделимая и неоспоримая. 7 апреля РТЛМ выдала в эфир: « Могилы еще не заполнены. Кто возьмет на себя это доброе дело и заполнит их до края? » (Chretien et al., 1995: 191-195)

Штраус (Straus, 2004: гл. 6) скептически относится к влиянию идеологии, исходя из того, что только 10-30% опрошенных знали и одобряли основные постулаты идеологии хуту. С другой стороны, погромщики часто руководствовались в своих действиях призывами и лозунгами, услышанными по радио, а одна монахиня видела, как внимательно слушают радио на всех блокпостах, где ее проверяли (Des Forges, 1999: 67). Гуревич (Gourevitch, 1998: 96) пишет, что боевики на блокпостах пересказывали друг другу страшную речь Мугусеры 1992 г., приведенную в прошлой главе. Фергал Кин услышал из уст боевика: « Тутси... хотят превратить нас в рабов, как в старые времена ».

Вот его комментарий:

Бойцы на блокпостах почти слово в слово повторяли пропагандистские штампы. Эти люди действительно верили, что их хотят отбросить в прошлое – в мрачную эпоху господства тутси... Это были избитые, затертые слова, которые архитекторы геноцида день за днем вкладывали в уши и в умы этих нищих, безграмотных крестьян (Кеапе, 1995:165, 174).

Сценарий повторился через пять лет. В 1999 г. на границе с Угандой нашли тело английского туриста, убитого Интерахамве. К спине была приколота записка на французском:

Так мы наказываем англосаксов, которые продали нас. Вы защищаете меньшинство и угнетаете нас, БОЛЬШИНСТВО ( Time , 15 марта 1999. Написание титульными буквами сохранено).

Как ни примитивна была эта идеология, она эффективно работала, еще и потому, что внешнее вторжение, переросшее в гражданскую войну, действительно было, и тутси, бесспорно, были врагами. Руандийский патриотический фронт творил не меньшие зверства, его жертвами были хуту и изменники-тутси. Все провинции Руанды были наводнены беженцами, истории, которые они рассказывали, казались вполне правдоподобными. Понятно, что РПФ не собирался насаждать феодализм и воскрешать монархию – тутси выступали за многопартийную демократию. Но у хуту были основания подозревать, что в случае победы РПФ, в стране укрепится режим тутси, наподобие того, что в Бурунди (что, собственно, и происходит сейчас в Руанде). Неудивительно, что радикальный режим, поддержанный ожесточившимся народом, смог представить геноцид тутси и политицид его сторонников как единственно правильный выход из губительной войны, раздиравшей на части страну. Война радикализировала хуту на всех уровнях – «Малый дом», партии, армию, государственную администрацию, элиты, боевиков, простой народ. Даже те, кто не убивал тутси, захватывали их дома, скотину и тем самым становились соучастниками. Те тутси, которые вернулись в страну после победы РПФ, не разбирались где просто воры, а где убийцы, они точно так же отбирали дома и имущество у беженцев хуту. Война принесла разруху, в стране осталось мало целых домов, было разорено сельское хозяйство. Оба народа вернулись на свои пепелища. Что можно было придумать при этих обстоятельствах? Кто должен был стать хозяином уцелевших домов и имущества? Волна погромов, грабежей, убийств, прокатившаяся по всей стране, нанесла тяжелую психотравму народам, разбудила этническую вражду, потребовала возмездия за пережитое унижение – могло ли это пройти бесследно для тутси?