Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Он никогда не занимался политикой, но возглавил страну и партию в момент распада строя. Выбор был прост: либо молча наблюдать, как режим впадает в паралич, либо раздавить оппозицию и попытаться встряхнуть систему. Ярузельский предпочел второе, заслужив проклятья своего народа, уже видевшего себя свободным от советского диктата.

Свое решение Ярузельский тогда мотивировал соображениями экономического характера. Однако позже, уйдя на пенсию, он говорил, что просто выбрал меньшее из зол — если бы не военное положение, с «Солидарностью» расправились бы советские товарищи. Прославившись на весь мир как душитель свободы, он спустя несколько лет сел с оппозицией за стол переговоров. Некоторые диссиденты, боровшиеся с Ярузельским в начале восьмидесятых, позднее славили его как одного из основателей Третьей республики.

Войтыле о военном положении утром 13 декабря сообщил Дзивиш, узнавший об этом из новостей [791]. Официальные польские источники предпочли не ставить в известность римского папу, зато Глемп был уведомлен за полчаса до выступления первого секретаря по телевидению. Американскую администрацию события также застали врасплох — президент Рейган, госсекретарь Хейг и министр обороны Уайнбергер находились 13 декабря за границей. На связи с Иоанном Павлом II оставался лишь Бжезинский, консультант по польским вопросам при новом президенте [792].

У ЦРУ был контакт в польском Генштабе — полковник Рышард Куклиньский. Но ему пришлось бежать из страны 7 ноября, когда военное положение еще не рассматривалось американским руководством как реальный вариант. Куда более актуальной тогда виделась перспектива советского вторжения. Именно последний вопрос обсуждал с Иоанном Павлом II спецпосланник Рейгана Вернон Уолтерс, прилетевший в конце ноября в Рим. О возможности введения военного положения собеседники не говорили вовсе [793].

На тот момент между римским папой и американской администрацией не было взаимопонимания. Двадцать пятого ноября в преддверии очередного раунда советско-американских переговоров об ограничении вооружений Иоанн Павел II обратился с письмами к Рейгану и Брежневу (а позднее — к прочим лидерам ядерных держав, а также к Генеральному секретарю ООН). Письма были совершенно одинаковы, хотя Белый дом загодя просил римского папу не ставить на одну доску США и СССР. Отказ римского папы пойти навстречу в этом вопросе сильно задел Рейгана.

Первое, что сделал Войтыла после введения военного положения, — это отправил Казароли в Вашингтон — разузнать о планах президента. Там в это время уже зондировал почву заместитель Генерального секретаря ООН Богдан Левандовский, бывший представитель Польши в этой организации. Он пообщался с Бжезинским, своей американской коллегой Джин Киркпатрик, а также с экспертом по советскому блоку в администрации Рейгана Ричардом Пайпсом (к слову, польским евреем, бежавшим в 1939 году от нацистов). Затем, под предлогом проверки римского отделения ООН, Левандовский заглянул в Ватикан и встретился с понтификом. Шестнадцатого декабря он добился приема у Ярузельского. Последний, хорошо понимая роль Левандовского как посредника в общении с администрацией США и Святым престолом, в продолжение трехчасовой беседы ни разу не вспомнил о коммунизме, зато рассуждал о гео­политическом положении страны, вынужденной жить с оглядкой на СССР. Первый секретарь рассчитывал, что этот довод повлияет на мнение римского папы и американского президента [794]. Однако Рейган не стал делать скидок на это и 23 декабря ввел экономические санкции против Польши, призвав союзников по НАТО последовать его примеру. Заодно он обратился к Иоанну Павлу II с просьбой воздействовать в этом ключе на европейских лидеров.

Наместник святого Петра повел себя как истинный политик: поддержав линию Рейгана, он, однако, просил не сообщать об этом широкой общественности, а кроме того, выразил озабоченность тем, как санкции скажутся на простых людях [795]. Подобное лицемерие вообще-то не было свойственно Войтыле и отражало, может быть, те противоречия, которые раздирали его в тот момент. Если борьба с коммунизмом и насилием ведется за счет простого человека, что поставить во главу угла — цель или средство? Это был один из тех случаев, когда мораль входила в противоречие с верой.

Семнадцатого декабря Иоанн Павел II обратился с письмом к Ярузельскому, призвав его отменить военное положение. Кроме того, римский папа немедленно свернул все разговоры о налаживании дипломатических отношений с Польшей и предоставил Глемпу особые полномочия на неопределенный срок [796].

Двадцать четвертого декабря с лидером польской партии встретился архиепископ Поджи. Папскому посланнику загодя дали понять, что он — нежеланный гость: на границе чехословацкие солдаты не хотели признавать его ватиканский паспорт и грозили Поджи оружием, а в Варшаве он должен был четыре дня ждать, пока глава «хунты» снизойдет до встречи. Официальные польские лица заявляли представителям епископата, что ввиду «возмутительного» содержания письма из Ватикана архиепископа никто и не должен принимать [797].

Площадь Святого Петра в те холодные дни превратилась в место манифестаций сочувствующих «Солидарности»: поляки и иностранцы держали на генеральных аудиенциях красно-белые полотнища и транспаранты с названием независимого профсоюза. Иоанн Павел II не осуждал их за это, напротив, пользовался случаем выразить поддержку распущенному объединению и заодно напомнить о своей последней энциклике, где также говорилось о взаимовыручке трудящихся. На Рождество 1981 года в окне папских апартаментов зажглась свеча в память о жертвах военного положения [798].

Арестованные польские диссиденты ощущали эту поддержку — помогло то, что Ярузельский допустил ксендзов к интернированным. В конце января 1982 года часть лидеров «Солидарности» передала в Апостольскую столицу из лагеря под Бялоленкой шуточный «Диплом почетного заключенного». «Будь с нами, как мы с тобой», — просили арестованные, в том числе такие нерелигиозные люди, как Михник и Геремек. Иоанн Павел II с восхищением упомянул об этом документе на последней январской аудиенции 1982 года [799].

Тем временем в Брюсселе прошло заседание христианских профсоюзов, организованное генеральным секретарем Всемирной федерации труда Яном Кулаковским — бойцом Армии Крайовой, который в 1946 году эмигрировал в Бельгию. На этом заседании присутствовали польские невозвращенцы, которые в момент введения военного положения оказались за границей: Бляхницкий, Цивиньский и другие. С подачи Кулаковского «Солидарность» приняли сразу в две международные организации профсоюзов: христианскую и социал-демократическую. Затем Кулаковский организовал в Риме слет представителей двенадцати профсоюзных объединений из разных стран, чтобы показать степень поддержки «Солидарности». Участников слета принял понтифик, изложивший перед ними свою версию «богословия труда» [800].