Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

В этом месте, по ассоциации, мысль Войтылы перескочила к надписи над входом в вадовицкую гимназию, разбавив христианскую медитацию языческими строками: «Casta placent superis; pura cum veste venite et manibus puris sumite fontis aquam» («Чистое вышним богам угодно: в чистой одежде шествуйте ныне к ручьям, черпайте чистой рукой»).

Не случайно, совсем не случайно величайший изобразительный гимн подобия человека и Бога находится в Ватикане. Фрески Микеланджело в Сикстинской капелле — ведь это и есть символ той самой чистоты, оттого-то люди на них наги. Чего им стесняться, если они чисты и открыты перед Господом? «И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его» (Евр. 4: 13), — несколько раз повторил римский папа в «Триптихе».

«Конец невидим, как начало. Вселенная из Слова вышла, вернется в Слово», — продолжил Войтыла. Микеланджело перенес эту философию на штукатурку, изобразив ее там, где ныне собираются на конклав кардиналы — люди, которым поручено заботиться о ключах Царства Небесного. «Так было в августе и в октябре, в достопамятный год двух конклавов, и так будет вновь, когда я умру. Пусть внемлют они образам Микеланджело».

Восхищение природой как творением Божьим — нечто подобное, по словам Ратцингера, содержалось уже в реколлекциях Войтылы, которые он читал для Павла VI в 1976 году [1418]. Адам и Ева в Эдемском саду как символ идеальной семьи — о чем-то таком Войтыла писал в «Любви и ответственности». Фрески Сикстинской капеллы как гимн человеческому телу — об этом он уже говорил в проповеди 1994 года, когда освятил отреставрированные по его же указанию шедевры Микеланджело. И наконец, сын Авраама — предвосхищение самопожертвования Бога, отдающего Самого Себя во имя искупления людей: олицетворение той солидарности, о которой всю жизнь твердил Войтыла. Он словно пролетел мыслью по основным тезисам своей философии и обратился к началу начал.

Акт творения — вот что занимало мысли Войтылы в тот период. Возникновение нового, круговорот бытия, жизнь земная как прелюдия к жизни вечной. Уже чувствуя дыхание смерти, он опять обращался к молодым, создателям новой жизни. Но если раньше он сравнивал их с Христом и церковью, творящими единое тело, то теперь, подчинившись стремлению идти к началам начал, вспомнил об Адаме и Еве — первых и единственных, обладавших чистотой.

О том же (в который уже раз!) говорил он и на Всемирном дне молодежи, последнем в его жизни. В тот год мероприятие проходило в Торонто, что выглядело настоящим вызовом понтифику: осмелится ли он прилететь туда, где уже полгода полыхал педофильский скандал? Бостон находится всего в пятистах километрах от канадского мегаполиса. Не скажется ли это на размахе мероприятия?

Не сказалось. Как и в других местах, Всемирный день молодежи привлек в Торонто сотни тысяч участников. Словно и не было скандальных разоблачений в американской прессе. Вновь толпа скандировала имя римского папы и вновь взрывалась восторгом, когда Иоанн Павел II приветствовал собравшихся на их языках. Отдельный привет он послал жителям родного города (разумеется, по-польски), воспользовавшись для этого телевизионной трансляцией.

«Если любите Иисуса, любите Церковь! — воззвал он 28 июля, на завершающей мессе, сопровождавшейся проливным дождем. — Не отворачивайтесь от нее из‐за грехов и ошибок некоторых ее членов. Вред, который некоторые священники и монахи причинили молодым и беззащитным людям, наполняет нас печалью и стыдом. Но не забывайте об огромном большинстве искренних и преданных своему делу слуг Божьих, единственное желание которых — служить и творить добро! Сегодня здесь собралось немало священников, семинаристов и мирян, принесших обеты; будьте рядом с ними и поддержите их!» [1420]

Из Канады понтифик полетел в Гватемалу, чтобы канонизировать Педро де Сан-Хосе Бетанкура, «американского Франциска», который триста лет назад посвятил жизнь миссионерству среди нищих, заключенных и путешественников в Центральной Америке. По просьбе Войтылы президент Альфонсо Портильо Кабрера помиловал тридцать шесть приговоренных к смертной казни [1421]. Важный шаг, если учесть, что Кабрера был из одной партии с Риос Монттом, который, как известно, голосу понтифика в свое время не внял. Впрочем, страну при Кабрере захлестывали акции протеста против коррупции, и этот популист, успевший побывать и левым революционером, и христианским демократом, отчаянно пытался удержать власть — отсюда его красивый жест. Тщетно: в следующем году он потеряет пост, а затем и вовсе окажется в руках американского правосудия, обвиненный в отмывании денег через банки США.

Из Гватемалы Иоанн Павел II перенесся в свою любимую Мексику, чтобы там, в санктуарии Богоматери Гваделупской, при стечении немыслимого количества народа, объявить святым Хуана Диего Куаухтлатоацина, индейца, чьи встречи с Мадонной и дали начало санктуарию. Канонизация не прошла гладко: ее предваряло исследование тридцати ученых о реальном существовании Хуана Диего. Сомнения на этот счет зародились давно и вновь ожили, когда в 1996 году их поддержал аббат Гильермо Шуленбург, крепко связанный с санктуарием.

Кроме Куаухтлатоацина, чести удостоились и два сапотека, убитых в XVII веке за приверженность Христовой вере. Их беатификация прошла с участием знатной индеанки, которая по обычаю своего народа окурила Иоанна Павла II дымом в знак благословения [1422].

По возвращении в Рим — новый пример экуменизма: совместная вечерня с лютеранами в соборе Святого Петра, приуроченная к семисотому юбилею со дня рождения святой Бригиты Шведской. А уже через день — служба с бухарестским патриархом Феоктистом, в которой Иоанн Павел II уступил гостю право первым огласить проповедь. Символ веры они зачитали вместе по-румынски.

Шестнадцатого октября, в двадцать четвертую годовщину восшествия на Святой престол, римский папа вновь удивил католический мир, дополнив давно устоявшийся цикл молитв розария. До сих пор эти молитвы состояли из трех частей по пять «тайн»: радостных тайн (касавшихся Рождества Христа и его юности), скорбных тайн (относившихся к его приговору и распятию) и славных тайн (от воскресения Христова до вознесения Девы Марии). Иоанн Павел II предложил своей пастве добавить к ним «светлые тайны», то есть медитации об общественной жизни Иисуса: крещение, чудо в Кане Галилейской, проповедь Царства Небесного, преображение Господне и установление причастия. Хоть в этих событиях и не была явлена напрямую роль Богоматери, говорил он, тем не менее она там присутствует опосредованно. Так он завершил работу, начатую в «Живом розарии» у Тырановского. Так довел до конца дело Гриньона де Монфора, чья книга сподвигла его отдаться марийному культу.