Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Из Варшавы он поехал в Гнезно, древнюю столицу, где когда-то служил мессу в год тысячелетия крещения Польши. Именно тема евангелизации поляков и других народов Центральной и Восточной Европы и стала главной в его проповеди, прочитанной на холме Леха, возле собора X века — живого свидетеля крещения Польши. «Неужто Христос не хочет этого или Святой Дух так не велит, дабы польский папа, славянский папа, именно теперь не показал духовное единство христианской Европы, состоящее из традиций Запада и Востока? Мы, поляки, целое тысячелетие присутствовали в традиции Запада, как и наши братья литовцы, и уважали при этом традиции христианского Востока». После этих слов Войтыла обратился к истории, напомнив, как шло крещение восточноевропейских народов — от хорватов и словенцев в VIII веке до литовцев при Миндовге и королеве Ядвиге. Не забыл, конечно, и о крещении Руси в 988 году [643].

От этих и других подобных заявлений чиновников обеих стран бросало то в жар, то в холод. Поляки опасались, что разгоряченная толпа верующих выйдет из-под контроля или, того хуже, что Войтыла в своем религиозном рвении поссорит их с Москвой (Литва же — часть Советского Союза!), а работники курии — что Варшава прервет всякое общение с Ватиканом и тем похоронит восточную политику Павла VI.

В итоге гнезненскую проповедь разрешили напечатать в одной только газете ПАКСа, да и то частично [644]. Лишь посещение Войтылой Аушвица позволило партийцам перевести дух: папа, как полагается, осудил преступления нацизма и отдал должное русскому народу, внесшему большой вклад в победу. Зато обиделись евреи: Иоанн Павел II ни разу не отметил, что подавляющее большинство жертв составляли именно они, хотя и упомянул о них как о жертвах геноцида.

Для Войтылы Аушвиц был прежде всего местом мученичества Максимилиана Кольбе и Эдит Штайн. Лишь их имена прозвучали в ходе посещения папой концлагеря смерти. Почему так? Потому что эти люди являли собой пример того, как можно сохранять достоинство человека в месте, где это достоинство втаптывалось в грязь. «Может ли кто-нибудь в мире удивляться, что папа, который родился на этой земле… начал первую свою энциклику со слов Redemptor hominis и посвятил ее… правам человека? Правам неотъемлемым, которые, однако, другие люди могут так легко отобрать и уничтожить. Достаточно одеть этих людей в другой мундир, вооружить аппаратом насилия, навязать им идеологию, в которой права человека подчинены системе… подчинены до такой степени, что их по сути больше нет!» [645]Великие слова! И относились они, скорее всего, не только к нацизму. Недаром в той же проповеди Войтыла назвал Кольбе патроном всего двадцатого столетия.

Визит первосвященника — это еще и экзамен для польского ТВ, только что модернизированного усилиями Мацея Щепаньского, председателя Телерадио­комитета, главного творца пропаганды успехов. Увы, Щепаньский не мог предъявить свое детище во всей красе: операторам запрещено было показывать панорамы, чтобы зритель не увидел многотысячных толп, встречающих римского папу, а крупным планом можно было снимать лишь священников, монахов и пенсионеров — пусть люди думают, будто они преобладают среди собравшихся [646].

Но для партийного руководства массовый энтузиазм народа оказался серьезным ударом по самолюбию. Ни одно государственное мероприятие не вызывало такого всплеска чувств, как паломническая поездка римского папы. Кое-кто опасался даже антикоммунистического восстания. «Некоторые работники Краковского комитета ПОРП, например, говорили, что хотели бы иметь поручение на дежурство в дни визита папы где-нибудь, лишь бы не оставаться в здании комитета, поскольку толпа может его развалить, — сообщал советский генконсул 12 июня. — <���…> Ряд местных польских товарищей заявили, что визит Иоанна Павла II, укрепив роль, значение и присутствие костела в жизни Польши, тем самым отбросил Польшу в идеологическом плане на 5–10 лет. Свежий пример. Уже около 15 лет празднование так называемого Божьего тела в Кракове ограничивалось небольшой территорией. В связи с визитом папы в этом году, а конкретно 14 июня, разрешили праздничное шествие по ряду улиц города, в том числе с выходом на главную площадь Кракова «Краковский рынок» и с заходом в Марьяцкий костел, стоящий на этой площади. По утверждению тех же местных товарищей визит еще больше обнажил и показал организационную и особенно политическую и идеологическую слабость партии, ее боязнь народа <���…> И еще некоторые товарищи говорят, что визит и выступления папы показали польским партийным и государственным работникам, активу, идеологическим и пропагандистским кадрам, как надо готовиться и уметь выступать, разговаривать с массами, уметь влиять словом, аргументами, доводами, доходить до ума и сердца» [647].

Замечание прямо в точку! Этот папа умел очаровывать народ — не только вдохновенными проповедями, но и своей непосредственностью. «Как же хорошо, что меня не понимает мой госсекретарь, иначе наверняка не согласился бы со мной», — обронил Войтыла в одной из речей перед соотечественниками, нарушая все предписания о том, как должен вести себя наместник святого Петра. «Когда кричат „Браво“? — поделился он с варшавскими студентами на встрече у университетского костела святой Анны. — Вчера, когда я сказал „Христос“, кричали это 15 минут; сегодня, когда я сказал „Святой Дух“, уже немного меньше, видно, еще не совсем пробудились, как говорит Священное Писание <���…> Что творится с этим обществом? Оно стало прямо-таки теологическим!» А в Кракове глава католиков всего мира и вовсе затеял шутливый диалог с собравшимися у дворца архиепископа, взобравшись на подоконник: «Когда я жил в этом городе, то был в общем добропорядочным человеком и не лазил по окнам. А теперь что со мной случилось? В Риме тоже нелегко быть папой, но в Кракове и вовсе невозможно — пришлось бы все время стоять в окне. И когда тут о чем-то думать, что-то писать и улаживать вопросы? Все вверх тормашками… Да о чем говорить» [648].

К облегчению властей, Иоанн Павел II не встретился с оппозицией. Зато он встретился со старыми друзьями из «Знака». Восьмого июня во дворце краковского митрополита ему нанесли визит редколлегии всех изданий этого движения, а также представители тех клубов католической интеллигенции, которые не присутствовали в Сейме. Тадеуш Мазовецкий поделился с Войтылой наблюдением, что его паломничество изменило сознание польского народа. «Знаете, — ответил понтифик, — я теперь задумываюсь: а что дальше?» [649]

Варшава, Гнезно, Ченстохова, Краков, Освенцим, Кальвария Зебжидовская, Вадовице, Новый Тарг… В Силезию и Нову Хуту Войтылу не пустили, и он смог лишь кинуть с вертолета цветы на храм Ковчега Господня, к строительству которого приложил столько трудов. В Новом Тарге у подножия Татр Иоанна Павла II встретил глава тамошней администрации Лех Бафя, некогда отличившийся в борьбе с «оазисным» движением Бляхницкого. Войтыле не раз приходилось вступать с ним в переписку по этому поводу. «Приветствую вас», — обратился к нему аппаратчик, не зная, как называть понтифика. «Да мы уже знакомы. По письмам», — ответил Войтыла [650].