Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Коммунистические элиты имели все основания бояться визита. В декабре 1978 — январе 1979 года Войтыла трижды поднимал вопрос о свободе веро­исповедания: в обращении к Генеральному секретарю ООН, в речи на Всемирный день мира и в новогоднем выступлении перед дипломатическим корпусом. А в Латинской Америке его выступление на конференции епископата подвело черту под успехами теологии освобождения среди иерархов и вновь противопоставило католичество марксизму.

Быстро начали сбываться худшие прогнозы. Уже в декабре 1978 года Иоанн Павел II направил письма главам венгерского и чехословацкого епископатов — кардиналам Ласло Лекаи и Франтишеку Томашеку. Оба иерарха руководили церквами в условиях, схожих с советскими, — под колпаком партии и спецслужб. Томашек в 1977 году даже выступил с осуждением диссидентов. Чехословацкий клир находился на балансе государства, около половины его состояло в Объединении католического духовенства Pacem in Terris — организации сродни структуре ксендзов-патриотов в Польше. Те, кто не желал подчиняться диктату государства, уходили в подпольную церковь. В Венгрии удалось избежать такого раскола, но ценой полного подчинения иерархии государству. Впрочем, Жан Вийо в свое время считал заключенный в 1964 году договор Святого престола с венгерским правительством крупнейшим успехом восточной политики Ватикана. Иоанн Павел II держался иного мнения, называя поведение Лекаи малодушным (что, однако, не помешало ему рассыпаться в любезностях перед архиепископом, когда тот прибыл в Ченстохову на встречу с римским папой в июне 1979 года) [636]. На протяжении 1979 года понтифик принимал в Ватикане как самого Лекаи, так и других иерархов из его страны, назначил епископов в четыре венгерские епархии, а в апреле 1980 года направил еще одно письмо тамошнему клиру, призывая его активнее приобщать детей к вере.

Пытался он ободрить и Томашека. Войтыла не мог забыть, что именно этот архиепископ, такой робкий в последнее время, однажды пошел на принцип, когда в 1974 году организовал похороны кардинала Трохты. Власти тогда были крайне недовольны его поведением. В марте 1977 года, воспользовавшись годовщиной канонизации Яна Непомуцкого (чешского аналога святого Стани­слава, тоже павшего жертвой светской власти), папа отправил Томашеку еще одно послание. Это сработало. Отныне лояльное коммунистам объединение духовенства Pacem in Terris, против которого Иоанн Павел II не раз гневно выступал, утратило поддержку пражского владыки [637].

В силу вышеперечисленного польские и советские партийцы были полны самых мрачных предчувствий. А Войтыла, словно насмехаясь над ними, вместе с Вышиньским провел 17 мая 1979 года мессу в Монте-Кассино, помянув убитых там поляков. Политбюро было в ярости. Польский посол указывал в беседе с Казароли: папа, дескать, заявил, что битва в Монте-Кассино предваряла Варшавское восстание, «но не вспомнил, что в Польше уже существовала новая власть (22 июля 1944 г.) и развивалось наступление Красной армии. Какая странная забывчивость».

Партийная верхушка передала понтифику свои пожелания насчет того, о чем обязательно следовало сказать во время поездки: «<���…> завоевания социалистической Польши, которая в июле отмечает свое 35-летие, эпохальные изменения в положении трудящихся, в получении ими прав и свобод, в культурном развитии, рост международного престижа родины; взаимодействие церкви и социалистического государства в борьбе за единство народа ради будущего Польской Народной Республики, достигнутый прогресс в этой области; 40-летие гитлеровской агрессии на родную страну и 40-летие Второй мировой войны с упором не только на утрату независимости, но и на угрозу биологического уничтожения, мужество наших жителей в войне на всех фронтах и освобождение Советской армией. Речи римского папы — подходящий случай для протеста против агрессивных сил и поддержки интереса к разрядке… а также для реализации политики Хельсинки, одним из зачинателей которой был Ватикан. Будет очень плохо, если в речи папы прозвучит лозунг примирения поляков и немцев» [638]. Ни дать ни взять памятка лектору-пропагандисту!

Войтыла не лукавил: его визит действительно имел все черты паломничества, хотя и с ярко выраженным патриотическим уклоном. «Самое важное, что Польша существует!» — промолвил он в самолете, вылетая на родину. Сказано это было по-итальянски, причем с сильным акцентом — понтифик волновался [639].

Речи, которые он произносил в ходе паломничества, не могли не разочаровать власть имущих. Ни слова о партии, о социализме, о политике и экономике, лишь о вере и истории. Чиновники, не сведущие в папской философии, делали свои выводы. Например, первосвященник говорил об учении Иисуса и христианизации Восточной Европы, а партийцы видели в этом козни Ватикана и слышали плохо скрытую неприязнь к Москве [640].

«Христа нельзя убрать из истории человечества, — вещал Иоанн Павел II на площади Независимости в центре Варшавы. — Нельзя без Христа понять и историю Польши, если иметь в виду историю людей, которые ходят по этой земле <���…> Если бы мы отбросили этот ключ для понимания нашего народа, то тем самым обрекли бы себя на непонимание. Мы не понимали бы самих себя… Невозможно понять этот город, Варшаву, столицу Польши, которая в 1944 году решилась на неравную борьбу с захватчиками, на борьбу, в которой она оказалась брошена союзническими силами, на борьбу, в которой она была разрушена, если не помнить при этом, что в развалинах здесь лежал также и Христос-Спаситель со своим крестом из храма на Краковском предместье. Невозможно понять историю Польши от Станислава на Скалке до Максимилиана Кольбе в Освенциме, если не приложить к ним основного критерия, имя которому — Иисус Христос <���…> И вот я, сын польской земли, я, римский папа Иоанн Павел II, из самого сердца этого тысячелетия вместе со всеми вами взываю накануне Троицына дня: Да сойдет Дух Твой! Да сойдет Дух Твой! Да обновит Он облик земли. Этой земли» [641].

Призыв к Святому Духу — отсылка к словам Христа из Деяний апостолов, когда он сказал им: «<���…> но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1: 8). Продолжая эту мысль, Войтыла рассуждал о новой евангелизации мира, о том, что Христос — ключ к пониманию человека. Другими словами, повторял то, что говорил перед тем многократно, но ответственные польские товарищи, не очень в этом разбираясь, тут же выговорили Казароли и Поджи за «интегристские акценты» в речи первосвященника. Госсекретарь лишь развел руками — он не знал польского и не понимал речей Войтылы. Но все же донес озабоченность польских властей до начальника. «Что я такого сказал? — удивился папа. И тут же добавил: — Если следует такая реакция, надо что-то изменить» [642]. Тщетно. Как изменить, если сама суть его веры подрывала социалистический строй?