Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Незадолго до визита в Турцию Иоанн Павел II попробовал выступить посредником в переговорах по поводу американских заложников, но получил в ответ обвинение Хомейни во вмешательстве во внутренние дела Ирана и призыв отмежеваться от «неистинного христианина» Картера. Эту отповедь иранские дипломаты издали в Италии отдельной брошюрой.

Римского папу приняли в Турции холодно. Власти воспротивились его выступлениям под открытым небом и даже запретили визит в польское село Адамполь недалеко от Стамбула. В аэропорту Анкары не было толпы встречающих, а речь перед дипломатическим корпусом бойкотировали послы Ирана и Пакистана. Зато прибыл представитель Организации освобождения Палестины, благодарный понтифику за выступление в Нью-Йорке. Как водится, Иоанн Павел II посетил мавзолей Ататюрка, затем выступил в нунциатуре перед жившими в Анкаре католиками, удивив всех цитатой из Корана, описывавшей сотворение Аллахом человека: «<���…> вдохнул в него от Своего духа и даровал вам слух, зрение и сердца…» [714]. Это значит, Он дал разум, — объяснил Войтыла и провел параллель с эпизодом творения человека, описанным в Библии. Мораль: все авраамические религии происходят из одного корня и создают общую почву для братства, достоинства и нравственности.

Вот так римский папа впервые черпнул из источника исламской мудрости. Для самого Войтылы это едва ли было каким-то выдающимся событием — в конце концов, он цитировал даже Ганди. Но для слушателей наверняка его слова показались чем-то невиданным. К сожалению, услышать эту сентенцию могли лишь те несколько десятков католиков, что собрались в тот день в нунциатуре.

Двадцать девятого и тридцатого ноября Иоанн Павел II вместе с патриархом Димитрием провел торжественные мероприятия в соборе святого Георгия на Фанаре. Говорилось о роли духовенства в защите прав человека и о необходимости возродить общность церкви. Войтыла был полон оптимизма, выражал надежду, что скоро наступит эра христианского единства, и сокрушался, что пока не может вместе с патриархом совершить таинство причащения. Почему? Потому что Святой престол расходился с православными церквами в ряде догматических вопросов. Однако оба владыки договорились создать смешанную международную комиссию по богословскому диалогу. Вечером 29 ноября патриарх присутствовал на мессе, отслуженной Иоанном Павлом II в католической церкви Святого Духа в Стамбуле.

Димитрий тревожился по поводу «люциферовской анархии», надвигающейся на мир: «Мы находимся перед лицом эскалации зла на планете… перед феноменом, который можно назвать возвращением религиозного фанатизма, войн за веру, самоуничтожения людей и их веры, а все это — во имя Бога». Всякому было очевидно, чей фанатизм имел в виду патриарх. И его можно было понять: Константинопольская православная церковь и так была придавлена властями, которые свободно вмешивались в процесс избрания патриарха и закрывали христианские школы. Но кроме этого она еще и стремительно редела. Погром 1955 года фактически подвел черту под историей константинопольских греков — православное население Стамбула сократилось до нескольких тысяч человек. Когда Иоанн Павел II вместе с Димитрием отмечал день святого Андрея, он еще мог наблюдать сгоревшие в пожаре 1941 года здания пат­риархии — живое свидетельство печального состояния здешней церкви. Их отремонтируют лишь через несколько лет стараниями все того же пат­риарха Димитрия.

Понтифик посетил также Измир и Эфес — место упокоения Богородицы. Встретился в стамбульской нунциатуре с польскими эмигрантами и сделал жест признательности турецким властям, упомянув, что Османская империя была единственной страной, не признавшей разделов Речи Посполитой [715].

Африка и Южная Америка оставались последними материками, не охваченными поездками понтифика-миссионера. Год 1980‐й закрыл и этот пробел. В мае Иоанн Павел II отправился в турне по нескольким африканским странам.

Как и повсюду в мире, на Черном континенте кипела борьба между сторонниками капитала и социальной справедливости. Но куда более сильное разлагающее влияние на церковь, чем марксизм, здесь оказывали местные культы. Туземное духовенство было относительно молодо и больше думало о преодолении языческих верований, чем об усвоении европейских теорий.

Силою вещей так случилось, что Иоанн Павел II, никогда напрямую не участвуя в политике, оказался в одном из политических лагерей. Президенты США и их союзники, как правило, не ущемляли свободу вероисповедания, поэтому Войтыла находился в прекрасных отношениях с Картером и Рейганом, был дружен с Андреотти, переписывался с египетским лидером Анваром Садатом, но не поддерживал никаких контактов, кроме официальных, с главами коммунистических и прокоммунистических стран.

Лидер Заира, где Войтыла совершил первую остановку, выбивался из этой схемы. Ярый антикоммунизм Мобуту Сесе Секо не мешал ему преследовать католическую церковь. Его политика «аутентичности», начатая в 1970 году, обращалась к племенным и языческим традициям африканцев, а потому вызывала отпор у заирского епископата, имевшего влияние на половину населения страны. Церковь попала примерно в ту же ситуацию, что и в Мексике: все теле- и радиопередачи религиозного характера были закрыты, молодежные организации католиков распущены, а праздник Рождества — отменен. Архиепископ Киншасы Жозеф-Альбер Малула, возмущенный запретом нарекать младенцев христианскими именами, в 1972 году на пять месяцев покинул страну, но вернулся с повинной.

У Войтылы уже имелся опыт посещения стран, где власти подавляли религиозную жизнь. Он не стал вступать в пререкания с хозяевами, но все же упомянул на встрече с Мобуту о свободе вероисповедания, а кроме того, сказал, что проблемы африканцев должны решаться без внешнего вмешательства, — явный намек на кубинское, советское, а также франко-бельгийское присутствие в регионе. На многотысячной проповеди перед собором Святого Петра в заирской столице понтифик рассуждал о семье — животрепещущий вопрос для общества, привыкшего к многоженству. Сам Мобуту жил с двумя женщинами, хотя ради приличия женился на одной из них за день до прилета римского папы. В этом вопросе Иоанн Павел II был однозначен: лишь моногамия пристала истинному христианину [716]. Заирский примас Малула, первый черный священник в истории страны (рукоположен в один год с Войтылой), тоже не мог пренебрегать местными традициями. Количество католиков в Заире за десять лет удвоилось, нужно было всех окормить, а откуда взять такое число клириков? Африканцы неохотно принимали рукоположение — мешал обет безбрачия, противоестественный для людей, привыкших в потомстве видеть расположение небес. Пытаясь выйти из положения, архиепископ предлагал посвящать в сан женатых и наделить правом нести слово Божье племенных вождей и старейшин. К последней идее Иоанн Павел II отнесся хорошо, а вот первую категорически отверг [717].