Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

«Ее [буржуазии] золотую верхушку составляли банкиры, снабжавшие правительство деньгами, откупщики налогов, пайщики привилегированных торговых компаний…Вся эта масса государственных кредиторов, чтобы быть в курсе всех перемен в политике, жила постоянно в Париже…»

«За последние годы перед революцией в Париже и других больших городах наблюдалась настоящая строительная горячка; целые кварталы с тесными кривыми уличками заменялись прямыми широкими проспектами с большими домами, принадлежавшими преимущественно буржуазии… Возник богатый слой домовладельческой буржуазии, почти отвоевавшей Париж у знати и духовенства» [222] Там же. С. 20–21. .

Следуя априорно заданной схеме объяснения Революции, автор «Максимилиана Робеспьера» не придает большого значения не только логической согласованности приводимых им сведений, но и хронологии изложения. В ряде случаев он даже допускает хронологические инверсии, трактуя более поздние события как причину более ранних. Так, сентябрьскую резню в тюрьмах 1792 г. он интерпретирует как стихийный ответ парижан на… «контрреволюционное восстание в Вандее» [223] Там же. С. 71–72. , которое в действительности началось лишь в марте 1793 г. А вот как описывается история разрыва между Дантоном и Робеспьером:

«…К концу 1793 г. республиканские войска стали одерживать крупные успехи над армиями коалиции; удалось разгромить и важнейшие очаги контрреволюции внутри страны. Дантонистам казалось, что при таких условиях революцию можно считать законченной, что пора перейти от диктатуры мелкой буржуазии и системы террора к нормальным конституционным порядкам… В отрицании необходимости дальнейшего террора Дантон решительно разошелся с Робеспьером. Разрыв с якобинцами означал устранение от власти: Дантон, до сих пор самый влиятельный член правительства, не был избран во второй Комитет общественного спасения (10 июля 1793 г.) [курсив мой. — А. Ч.]» [224] Там же. С. 130 — 131 .

Подобные противоречия в изложении событий и в хронологии — а перечень их не ограничивается перечисленными выше — нельзя, на мой взгляд, объяснить якобы незнанием автором фактического материала. Речь ведь здесь идет не о расхождениях, например, между его выводами и данными источников, а о внутренних противоречиях работы — противоречиях между разными частями единого текста, когда одна из них опровергает другую. Думаю, это свидетельствует, скорее, о том малом значении, которое для автора имеет сам фактический материал. На первом месте для него стоит теоретическая схема интерпретации событий, и никакие факты, даже если они в нее не вписываются, не могут заставить его что-либо в ней изменить.

Вот почему, несмотря на привлечение Н. М. Лукиным при написании «Максимилиана Робеспьера» определенного круга источников, эта книга мало похожа на научное исследование. Скорее, ее жанр можно определить как историко-публицистический. Созданная в годы гражданской войны, она имела целью, с одной стороны, познакомить широкие круги читателей с французским революционным прецедентом, к которому большевистская пропаганда активно обращалась для исторической легитимации советской власти, с другой — популяризировать марксистскую интерпретацию истории, которая должна была доказать неизбежность и объективную закономерность победы большевиков.

О подобном характере книги Лукина свидетельствуют и присутствующие в ней многочисленные анахронизмы, которые должны были убедить читателей в сходстве французских событий конца XVIII в. с реалиями российской революции. Правые депутаты Национального собрания превратились под его пером во «французских черносотенцев» и «сторонников неограниченного самодержавия», неприсягнувшие священники — в «черносотенных попов», Эбер — в «анархиста — индивидуалиста» [225] Лукин Я. М. Максимилиан Робеспьер… С. 40, 58, 62, 134. . Франция во время революции, оказывается, «сбросила иго самодержавия» [226] Там же. С. 65. О «королевском самодержавии» см. также на с. 113. , а «в департаменте Жиронды буржуазия сорганизовала войско из белогвардейцев» [227] Там же. С. 107. . Во французской деревне XVIII в. разворачивался конфликт между «кулаками» и «бедняками» [228] Там же. С. 61, 127. , причем «кулацкие элементы» активно сопротивлялись продовольственной «разверстке» [229] Там же. С. 124. .

Тем не менее, несмотря на столь ярко выраженный публицистический характер, книга «Максимилиан Робеспьер» оказала большое влияние на развитие советской историографии, став первой после 1917 г. обобщающей работой отечественного автора о Французской революции. Именно по этому сочинению молодые советские историки усваивали в 1920 — 1930-е гг. основы марксистско-ленинской интерпретации французских событий конца XVIII в.

После «полиграфического взрыва» 1919 — 1925-х гг. Н. М. Лукин больше не публиковал новых книг. В списке его трудов за последующие годы можно увидеть новые переиздания «Парижской Коммуны», предисловия к публикациям источников, сборникам и монографиям, многочисленные рецензии, статьи для Большой советской энциклопедии, доклады на конференциях и выступления в научных дискуссиях. Число собственно исследовательских статей относительно невелико. Тем не менее две из них, вновь посвященные Французской революции XVIII в., имели в отечественной исторической литературе последующих нескольких десятилетий гораздо более сильный резонанс, нежели большинство книг того же автора. Речь идет о двух статьях по аграрной политике Конвента, увидевших свет в 1930 г. [230] Лукин Н. М. Борьба классов во французской деревне и продовольственная политика Конвента в период действия второго и третьего максимума (сентябрь 1793 г. — декабрь 1794 г.) // Историк-марксист. 1930. Т. 16; Он же. Революционное правительство и сельскохозяйственные рабочие в период действия второго и третьего максимума // На боевом посту: сб. к 60-летию Д. Б. Рязанова. М., 1930. В 1960 г. обе статьи вошли в 1-й том «Избранных трудов» Н. М. Лукина и далее цитируются именно по этому изданию. Даже спустя более полувека после их появления видный отечественный историк Французской революции А. В. Адо отмечал: «До сих пор они остаются лучшим общим исследованием этой важной проблемы» [231] Адо А. В. Крестьяне и Великая французская революция. М., 1987. С. 14. .

Думаю, указанные статьи столь долго сохраняли свою научную актуальность во многом потому, что в основу их легли материалы французских архивов, собранные Н. М. Лукиным в ходе научной командировки 1928 г. Если для историков «русской школы» продолжительные поездки во Францию для работы в архивах были до 1917 г. нормой профессиональной жизни, то советские франковеды получили возможность побывать в изучаемой стране лишь в конце 1920-х гг. Да и то чуть приоткрывшаяся калитка в «железном занавесе» вскоре захлопнулась почти на тридцать лет. Впрочем, и после того, как Оттепель привела к возобновлению зарубежных командировок, они оставались уделом лишь немногих избранных. И такая ситуация сохранялась практически до самого конца советской власти. Еще относительно недавно, на заседании «круглого стола» 1988 г., ставшего важнейшей вехой на пути становления современной российской историографии Французской революции, один из представителей старшего поколения исследователей грустно констатировал: «Французские архивы нам недоступны и еще долго будут недоступны» [232] Сытин С. Л. Революция в контексте XVIII в. // Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции (материалы «круглого стола» 19–20 сентября 1988 г.). М., 1989. С. 52. . К счастью, он ошибся, но его реплика позволяет понять, почему число работ, написанных советскими историками на основе французских архивных материалов, можно пересчитать буквально по пальцам. Неудивительно, что такие исследования привлекали к себе повышенное внимание коллег и ценились ими особенно высоко.