Йен Уортингтон - Филипп II Македонский

Образ Филиппа, каким он предстает перед нами на страницах этой книги, также противоречит утверждениям Диодора. Прежде всего, поклонение живому человеку в глазах греков было богохульством. Некоторые удостаивались божеских почестей при жизни: первым был спартанский полководец Лисандр, которому на Самосе воздвигли алтарь и проводили игры в его честь. [948] Дурид, FGrH76 F 71. Однако такие примеры были крайне редки. Культы учреждались в исключительных случаях в благодарность за основание городов и великие подвиги. Этот обычай (назовем его так) прервался в начале IV века и был восстановлен только Александром Великим. [949] См. далее М. Flower, 'Agesilaus of Sparta and the Origins of the Ruler-Cult', CQ2 38 (1988), pp. 123–34. Филипп был набожным и прагматичным человеком и, готовясь к войне с Персией, вряд ли хотел вызвать враждебную реакцию у греков. Высказывались предположения, что с помощью этой статуи он хотел утвердить идею о своей божественности в умах людей, чтобы позднее — может быть, после окончания азиатского похода — потребовать собственного обожествления (ср. письмо Исократа, которое мы цитировали выше). [950] Ср. E. A. Fredricksmeyer, 'On the Final Aims of Philip II, в книге W. L. Adams and E. N. Borza (eds), Philip II, Alexander the Great, and the Macedonian Heritage (Lanham, MD: 1982), pp. 94–5. Однако подобные замыслы кажутся маловероятными, и к тому же он ведь не знал, чем кончится поход, а в случае поражения он не мог рассчитывать на то, что люди признают его богом.

Я думаю, что понять, что думал Филипп о себе самом, мы можем по одежде, которую он надел в тот день. Во время Третьей Священной войны он выступал в роли Спасителя Аполлона: и сам он, и его воины носили лавровые венки в знак того, что сражаются за бога. Эта война стала поворотным пунктом в формальном закреплении македонского влияния на греческие дела. В ее конце Филипп получил фокейские голоса в Совете амфиктионии и был избран председателем Пифийских игр. Его могущество и набожность символизировала и статуя, вынесенная вслед за статуями двенадцати богов. Белый плащ, в котором он появился в театре, имеет определенную связь с венком, который он носил, сражаясь за Аполлона в Третьей Священной войне, по поводу которой Юстин писал: «Рядом с богами достоин стать он, выступивший в защиту их величия». [951] Юстин 8.2.7.

Статуя Филиппа демонстрировала власть гегемона Греции и человека, стоящего «рядом с богами». Если он сам приказал ее изготовить, то, может быть, его навел на эту мысль поступок жителей Эфеса, поставивших его статую в храме Артемиды. По мнению некоторых исследователей, статуя была сделана по приказу македонского Народного Собрания или «большой группы македонских граждан». [952] Baynham, 'Question of Macedonian Divine Honours for Philip II, pp. 39–40.

Это предположение основано на сообщении, что послы греческих государств (включая Афины) принесли Филиппу золотые венки, обычно ассоциируемые с религиозным культом. Таким образом, если высокий статус Филиппа признали греки, то их примеру могли последовать и македоняне. Это возможно, но, опять же, сложно поверить в то, что Филипп преднамеренно пошел бы против религиозных устоев, которых придерживались греки, не обожествлявшие живых людей. В самом деле, более вероятным выглядит предположение, что македоняне сделали статую в знак благодарности своему царю — благодетелю Македонии и созидателю ее процветания. [953] Cp. Griffith, Macedonia 2, p. 683. В конце концов, именно этому было посвящено торжество в Эгах: свадьбу справили накануне, а этот день был праздником Филиппа. Поэтому статуя царя была уместным подношением.

Обратимся к Филиппейону (схема 3), исторический контекст и назначение которого обсуждались на с. 222. Действительно ли это сооружение должно было служить символом божественного статуса Филиппа, и свидетельствуют ли статуи, установленные там, о существовании династического культа Филиппа и его семьи? [954] Fredricksmeyer, 'Divine Honors for Philip II, pp. 52–6, иначе Griffith, Macedonia 2, pp. 692–5. Нет.

Эти статуи назывались eikones , а не agalmata . [955] Павсаний 5.20.10. Также, как было отмечено, само здание говорит о том, что ему не были свойственны религиозные функции. Это был tholos , а такие здания обычно не были связаны с отправлением культа. Кроме того, оно было обращено на юг, в то время как героон (если бы это был героон царской семьи) должен был бы смотреть на запад, и в нем не было ни культовой статуи ( agalma ), ни алтаря ( bomos ), ни очага ( eschara ). [956] Griffith, Macedonia 2, p. 694. Наконец, недавнее исследование остатков здания, проведенное П. Шульцем, убедительно показало, что статуи были не хрисоэлефантинные, как полагалось культовым изваяниям, [ 362 О Спарте см. C. D. Hamilton, 'Philip II and Archidamus', в книге W. L. Adams and E. N. Borza (eds), Philip II, Alexander the Great, and the Macedonian Heritage (Lanham, MD: 1982), pp. 61–77. 957] 957 Ср. K. Lapatin, Chryselephantine Statuary in the Mediterranean World (Oxford: 2001), pp. 117–18. а были сделаны из мрамора, покрытого густым слоем позолоты. [958] P. Schultz, 'Leochares' Argead Portraits in the Philippeion', в книге P. Schultz and R. von den Hoff (eds), Early Hellenistic Portraiture: Image, Style, Context (Cambridge: 2007), pp. 205–33.

Тщательная работа Шульца и его выводы проливают новый свет на форму и функции здания. Впрочем, говоря о том публичном образе, который хотел создать Филипп, Шульц склоняется к теории «обожествления». По правде, мы не знаем, что именно должен был символизировать Филиппейон, но политическое толкование кажется наиболее вероятным. Расположенный в теменосе, Филиппейон был призван демонстрировать величие македонского царя, гегемона Греции. [959] См. далее Schultz, ibid., pp. 221–4. Это объяснение представляется вовсе не натянутым, если вспомнить о пути, который прошел Филипп, и об отношении греков к македонянам, которое, скорее всего, оказало на него определенное влияние. Помещение статуи в теменосе, возможно, отражает другой мотив, который восходит ко взглядам греков на своих соседей-«варваров». Если Архелай учредил игры в пику грекам, поскольку те не давали македонянам участвовать в играх Олимпийского цикла, то насколько уместно было теперь водрузить памятник македонскому могуществу на родине этих состязаний! На самом деле, напомним, что Филиппейон планировалось закончить к Олимпийским играм 336 года. [960] Аргументы в пользу этой точки зрения см. ibid., рр. 209–10.

Что касается «поклонения» Филиппу в других местах, то поставленная в Эфесе статуя была eikon , а не agalma , так что ее следует считать знаком благодарности местных жителей за освобождение их от персов в 336 году, когда передовой отряд македонян под началом Пармениона вошел в Эфес. Алтари Зевса Филиппийского в Эресе были посвящены, собственно, не Филиппу, а Зевсу, и это важно, поскольку, по-видимому, люди почитали вовсе не Филиппа в обличье Зевса, а Зевса в качестве покровителя Филиппа. Нам неизвестно, почему и когда были воздвигнуты эти алтари (скорее всего, их нужно датировать 340 или 339 годами), [ 362 О Спарте см. C. D. Hamilton, 'Philip II and Archidamus', в книге W. L. Adams and E. N. Borza (eds), Philip II, Alexander the Great, and the Macedonian Heritage (Lanham, MD: 1982), pp. 61–77. 961] 961 Griffith, Macedonia 2, pp. 720–1, с библиографией. но, похоже, они также являются знаками признательности за какие-то благодеяния Филиппа. [962] См. Е. Badian, 'The Deification of Alexander the Great', в книге H. J. Dell (ed.), Ancient Macedonian Studies in Honor of C. F. Edson (Thessaloniki: 1981), 40–1, Fredricksmeyer, 'Divine Honors for Philip II, p. 51.