Виктор Усов - Китайский Берия Кан Шэн

— Председатель, недавно в прессе возникла дискуссия по одной теоретической проблеме. Но у меня нет уверенности, и я обращаюсь к Председателю за указаниями.

— Дискуссии по какому вопросу? — спросил Мао.

— Относительно сознания и бытия. Вопрос в том, есть ли тождество или его нет. Ян Сяньчжэнь говорит, что нет тождества в сознании и бытие. Другие товарищи говорят, что тождество есть. Обе стороны не уступают друг другу.

— А разве в работе «Относительно противоречия» (имеется в виду работа Мао Цзэдуна, написанная в августе 1937 г. — В.У. ) это ясно не разъяснено? Сознание и бытие — тождественны, — отрезал Мао и ушел из бассейна.

Кан Шэну это и надо было. Он стал раскручивать маховик борьбы с одним из виднейших философов страны, и когда однажды ему прислали материалы с выступлениями Ян Сяньчжэня в Центральной партийной школе, он внимательно их прочел, подчеркнул самые «крамольные» на его взгляд места, попросил секретаря их аккуратно выписать и отослал лично Мао Цзэдуну.

«Зеленый свет» распространению культа личности дал сам Мао Цзэдун своим выступлением в марте 1958 г. на совещании в Чэнду. Затрагивая вопрос о культе личности, он, в частности, заявил: «Марксизм-ленинизм требует одинакового отношения к любому человеку, и необходимо относиться к людям с позиций равноправия. Хрущев одним махом покончил со Сталиным… В китайской партии большинство выразило несогласие, но были и такие, кто покорился этому давлению и хотел покончить с культом личности (Мао использовал термин „гэжэнь чунбай“ — некоторые переводят этот термин как „преклонение перед личностью“. — В.У. ).

Культ личности может быть двух видов: один правильный — например, мы должны преклоняться перед Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным. Нельзя не преклоняться перед ними. Да и почему не преклоняться перед ними, если истина в их руках? Мы верим в истину, ибо истина — это отражение объективной действительности. Отделение должно преклоняться перед своим командиром, без этого нельзя. Другой вид — это неправильный культ личности, слепое подчинение без аналитического подхода. Так не годится.

В борьбе с культом личности также могут быть две цели. Одна из них — это борьба с неправильным преклонением, требованием поклонения перед ним самим. Развенчание Сталина кое у кого вызвало именно такой резонанс» [309], — заявил Мао Цзэдун.

Характерно, что выступивший за Мао член ЦК КПК, первый секретарь Шанхайского горкома партии Кэ Цинши поддержал Мао, заявив: «Если верить Председателю Мао, то верить до слепого преклонения, если подчиняться Председателю Мао, то до слепого подчинения» [310]. Причем, как позднее отмечали китайские историки, «эти слова, идущие вразрез с принципами марксизма», не получили должной отповеди, а напротив, вызвали у части участников восхищение.

Кан Шэн в 1959 г. заявлял, что ошибка Сталина заключалась не в жестоком подавлении «контрреволюции», а наоборот, в недостатке жестокости [311].

Экономические результаты 1958 г. по существу продемонстрировали провал политики «большого скачка». Однако вопреки недовольству масс, эта политика по настоянию его инициаторов продолжала проводиться. Крушение иллюзий, связанных с идеей «большого скачка», и апатия, охватившая массы и руководство после спада «горячки», порождали недоверие к директивам партийного руководства, вызывали недовольство населения.

В конце ноября 1958 г. было собрано рабочее совещание в Учане. Оно должно было подвести итоги выполнения плана за 1958 г. и рассмотреть план на 1959 г. Как вспоминал министр обороны КНР Пэн Дэхуай, при обсуждении цифровых данных о собранном урожае зерновых и хлопка в 1958 г., которые предстояло обнародовать официально, некоторые товарищи говорили, что зерновых собрано более 500 млн. т., другие — что 450 млн. т., а хлопка — от 3 до 3,5 млн. т. «Некоторые считали, что мы можем сейчас выращивать зерновых столько, сколько захотим, и что сейчас промышленность значительно отстает от сельского хозяйства, — писал маршал. — Выступив, я сказал, что зерновых собрано не так много, как здесь говорят.

Тогда один товарищ, подвергнув меня вежливой критике, спросил:

— Командующий, ты сомневаешься в этом?

— Если цифра, которую мы официально сообщим, будет немного меньше реального урожая, то в дальнейшем ее можно будет увеличить, — сказал я. — Но если она будет больше реального урожая, то в дальнейшем мы попадем в затруднительное положение.

Председатель Мао предложил официально опубликовать цифру 375 миллионов тонн. Хотя я согласился тогда, меня все же мучили сомнения по поводу этой цифры. Когда совещание закончилось, я поехал в народные коммуны Уши и Шаошань в уезде Сянтань, а затем отправился в уезд Пинцзян. Я понял, что реальные цифры собранного урожая не соответствуют тем большим цифрам, которые мы официально сообщили. Объясняли это тем, что рабочей силы не хватало, и урожай был убран плохо, а в отдельных местах зерна было съедено больше, чем планировали получить. На выставке местной продукции в Пинцзяне я обнаружил, что статистические данные об урожае зерновых за два года противоречат официально опубликованным. Так, высокий показатель зерновых за 1957 год официально объявлялся производством зерновых за 1958 год, а сравнительно низкий показатель 1958 года официально объявлялся показателем зерновых 1957 года. Манипулирование подобными дутыми цифрами могло только привести всех в ужас» [312]. Причем, такое положение скорее всего было не только в тех уездах, которые посетил Пэн Дэхуай, а по всей стране.

Затем маршал встретился с членом Госплана КНР Бо Ибо и, беседуя с ним о количестве собранных зерновых, сказал:

«Реальная цифра зерновых, видимо, не столь значительна, как объявлено. Поэтому закупать государству в этом году 60 миллионов тонн зерна довольно сложно. Если страна и закупит сполна зерно, то могут возникнуть трудности с его транспортировкой, а это повлияет на производственную активность крестьян. Мне думается, что лучше закупить 45 миллионов тонн.

— Ты пошли телеграмму в ЦК, — посоветовал товарищ Бо Ибо.

— Пожалуй, я так и сделаю, — ответил я.

Составив телеграмму, я подписал ее своим именем и отослал. Я один несу ответственность за эту телеграмму, независимо от того, была она уместной или нет, и только хочу подчеркнуть, что я не скрывал своих сомнений в то время» [313].

Армия своими транспортными средствами пыталась помочь провинциям, где положение с продовольствием было крайне тяжелым. Туда транспортными военными самолетами ВВС срочно завозили зерно, чтобы спасти провинцию от голода, однако рейсы были также ограничены из-за нехватки горючего.

По оценкам экспертов, в те годы от голода в Китае умерли более 30 млн. человек [314], упала рождаемость, общая численность населения впервые за годы существования КНР стала резко сокращаться. Ущерб от политики «большого скачка» позднее оценивался в КНР в размерах от 100 до 120 млрд. юаней [315], что соответствовало общей сумме национального бюджета Китая 1980 г. Как писала «Гуанмин жибао», из-за ошибок «большого скачка» было «потеряно 7–8 лет драгоценного времени» [316].