Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

В следующие два дня немецкие 24-я и 22-я пехотные дивизии захватили вершины скал вдоль северного берега Севастопольской бухты. На восточном фланге LIV корпуса 50-я дивизия сумела выйти к нефтехранилищу и Старому форту под Инкерманом. Южнее румынская 1-я горная дивизия также сумела продвинуться достаточно далеко. На участке XXX корпуса переломным днем стало не 17, а 16 июня, когда были прорваны советские линии обороны, прикрывавшие Сапун-гору. Но за каждый шаг приходилось платить высокую цену.

Немцев все больше раздражали трудности наступления на Севастополь, и они пытались подорвать боевой дух советских войск с помощью пропагандистских радиопередач. Эти пропагандистские операции были направлены в основном против флота и его морской пехоты. Как рассказывал Войтехов, их радиопередачи, как правило, начинались с обращения к морским пехотинцам, которых немцы боялись больше всего и называли «черной смертью». Обычно в них содержался призыв — как правило, от имени немецких моряков — очнуться от опиумного сна большевистской пропаганды и перейти на сторону противника. Взамен они получат возможность не расставаться с Черным морем, а фюрер подарит каждому моторный баркас.

В ответ на такую несусветную чушь защитники города хохотали во все горло. Советские командиры умело использовали эту реакцию в своих целях. Смех записывался и передавался по радио, а иногда с помощью громкоговорителей. Такая издевка бесила немцев, которые открывали артиллерийский огонь и включали сирены, тщетно пытаясь заглушить смех [1424].

Несмотря на все успехи борьбы с немецкой пропагандой, в последнюю неделю июня 1942 г. положение войск под командованием Октябрьского и Петрова было очень тяжелым. Например, 25 июня в 22:30 Октябрьский записал в дневнике: «Доложили, что 25 СД [стрелковая дивизия], 3 ПМП [полк морской пехоты], 8 бр[игада] МП якобы окружены». Поэтому он отдал приказ этим частям отойти на новый рубеж. Чувствуя приближающуюся катастрофу, Октябрьский отмечал: «Обстановка все сложнее. Резервов нет, сил мало, драться еще будем… Вновь было более 500 самолетоналетов. Бьет главным образом наши войска, гавани». На следующий день Октябрьский позволил себе более дерзкое замечание: «Двадцатые сутки отбиваемся от бешеных атак. Да, г. Манштейн, не так просто покорить морской героизм славных черноморцев. Еще поборемся…» Тем не менее в этот день Севастополь пережил более 450 самолетоналетов, во время которых было сброшено 2500 бомб. Бомбардировочная авиация «продолжает решать все вопросы: топит, бьет». «Замучили, сволочи!» — восклицает адмирал [1425].

К утру 26 июня одиннадцатая армия захватила внешний рубеж обороны Севастополя. Теперь ее задачей было прорваться внутрь крепости, северный фронт которой образовывала Севастопольская бухта, а ее восточный фронт проходил от высот Инкермана до Балаклавы. Согласно принятому порядку боевых действий, 20 июня штаб одиннадцатой армии издал распоряжение о подготовке операции, вслед за которым 24 июня последовали главные приказы. Возможности Манштейна для решающей стадии штурма Севастополя, как обычно, ограничивались имевшимися в его распоряжении силами, временем и местностью.

Несмотря на достигнутые успехи, за продвижение к центру Севастополя немецкие и румынские войска заплатили высокую цену — потери личного состава и вооружений были очень велики. Поэтому основная трудность Манштейна состояла в уменьшающейся боевой мощи его пехоты, несмотря на подкрепления, которые уже прибыли или были на подходе. В течение нескольких недель он регулярно посещал свои подразделения и прекрасно знал, что их ударная сила практически «на исходе». Манштейн вспоминал: «Полки насчитывали по нескольку сот человек. Мне припоминается донесение одной снятой с переднего края роты, боевой состав которой исчислялся 1 офицером и 8 рядовыми» [1426]. По мере приближения завершающего этапа битвы защитники Севастополя наносили противнику тяжелый урон.

Принимая решение, на каком участке начинать решающий штурм, Манштейн рассматривал возможность нанести главный удар с юго-востока, поручив его XXX корпусу. Но как он объяснял в мемуарах, это «самое удачное» решение было неосуществимо с практической точи зрения. На то имелось несколько причин:

«Переброска пехотных дивизий с северного участка фронта на южный должна была занять много дней, что давало противнику возможность отдохнуть и прийти в себя. Ведь имелась только одна узкая дорога, связывавшая в прифронтовой полосе оба участка и построенная нами зимой в горах ценой неимоверных усилий. Однако по этой дороге нельзя было перебрасывать артиллерию большой мощности. Переброска главных сил артиллерии с северного участка на южный через Ялту и обеспечение ее боеприпасами — это заняло бы несколько недель» [1427].

Таким образом, время не было аргументом в пользу этого варианта. В любом случае «верховное командование» рано или поздно передислоцирует VIII авиационный корпус, чтобы обеспечить поддержку главного немецкого наступления 1942 г. на Кавказ.

В условиях ограниченных ресурсов, нехватки времени и сложной местности Манштейн искал менее затратный вариант штурма Севастополя. Он нашел решение при посещении позиций 22-й пехотной дивизии у Севастопольской бухты. Глядя на полосу воды шириной от 800 до 1000 метров, он понял, что атака с этого направления позволит преодолеть советские оборонительные укрепления на Инкерманских высотах и у Сапун-горы. Но как переправиться на другую сторону? Манштейн обсудил свою мысль с командирами LIV корпуса, которые выдвинули ряд разумных возражений — непонятно, как доставить на берег лодки, погрузить на них штурмовые подразделения и добраться до южного берега на виду и под огнем врага. Но Манштейн развеял сомнения подчиненных, указывая, что, поскольку «атака через бухту Северная казалась почти невозможной, она будет для противника неожиданной» [1428]. Настаивая на своем плане, Манштейн проявил изрядную уверенность в себе и решительность. Многие командиры выступали за менее рискованный, но в долговременном плане более затратный план действий.

Начало штурма назначили на 27 июня. Но к этому дню подготовку к наступлению LIV корпуса закончить не удалось. Поэтому наступление отложили на утро 29 июня. 28-го числа в ходе подготовительных операций 50-я дивизия после ожесточенного боя, когда противник сражался за каждый дом, захватила деревню Инкерман. Был занят древний монастырь, где располагался штаб 25-й стрелковой дивизии, а также восточный берег Черной речки и железнодорожный мост через нее.

Рассказ Октябрьского об этом периоде отмечен растущими сомнениями в надежности обороны города. Например, 27 июня он подсчитал, что городу ежедневно требуется 500 тонн боеприпасов, 200 тонн продовольствия, 75 тонн горючего. Но Севастополь получал всего около 100 тонн боеприпасов и 40 тонн продовольствия. Адмирала очень тревожила убыль личного состава. 28 июня он отмечал, что за двадцать дней жестокой осады потери защитников города составили 24 тысячи ранеными и 9 тысяч убитыми. От трех до пяти тысяч человек считались пропавшими без вести. Таким образом, общее число потерь достигало 40 тысяч. Тем не менее командующий Черноморским флотом находил утешение в том, что потери врага были в три или в четыре раза больше [1429]. Октябрьский преувеличивал масштаб потерь противника; тем не менее потери немецких и румынских войск были велики, о чем свидетельствует Манштейн.