Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

«…работают эту должность… так что, если что узнать хочешь, — не знаешь, у кого спросить. Вчера князь ездил в первый раз по войскам и благодарил их за сражение и, воротившись, сказал мне: точно, не упали духом, а молодцы, даже Владимирский полк; поют все и просят идти в дело, но нам это теперь невозможно, ибо много потерь» [593].

Русские страдали не только от личных недостатков Меншикова, но и от слабости всей системы. Несмотря на то что в русской армии имелся Генеральный штаб, это была плохо организованная и малочисленная структура — бледная тень прусского Генштаба ( Grosser Generalstab ), который она копировала. В задачи русского Генштаба входили «общее распределение, расквартирование, перемещение и действия сухопутных войск», а также военное образование и военно-топографические работы, но его влияние на планирование и ведение боевых действий на стратегическом и оперативном уровнях было минимальным [594]. Не было у русских эффективного аналога прусского оперативного Генерального штаба ( Truppengeneralstab ), чтобы давать рекомендации командующим соединениями непосредственно во время кампании. Таким образом, личные и организационные недостатки в командной цепи от императора к командующим войсками, таким как Меншиков (а следовательно, и его непосредственным подчиненным, генералам Данненбергу и Горчакову), не могли компенсироваться усилиями Генерального штаба. Как и сражение на Альме, Инкерманский бой продемонстрировал серьезные недостатки в тактике, вооружении и подготовке русских — всем этим должен был заниматься авторитетный и эффективный Генеральный штаб еще до начала войны.

Поражение русских под Инкерманом было еще более обидным из-за того, что в боевых действиях не участвовали около двух третей сил, имевшихся в распоряжении Меншикова: например, группа Горчакова даже не вступила в бой. Именно об этом пишет Альберт Ситон: «Маневр Меншикова предполагал движение больших масс войск без карт, рекогносцировки или должной подготовки, по сходящимся осям на пересеченной и незнакомой местности, в темноте и тумане, на плато, которое было слишком тесным для развертывания» [595]. Таким образом, как и в сражении на Альме, русский главнокомандующий «не проявил тех качеств полководца, которые необходимы для управления и координации войск, находившихся под его командованием». В целом Ситон отмечал «почти полное отсутствие контроля над операциями». Естественно, возможная победа «выскользнула из рук командующего, не способного принимать решения» [596]. Неудивительно, что после поражения на Альме, «победы» под Балаклавой и горького разочарования под Инкерманом, дни Меншикова в должности главнокомандующего были сочтены. Чтобы выиграть кампанию, Николаю I требовался гораздо более способный командующий, новая стратегия и гораздо более эффективные операции. Однако необоснованная вера императора в Меншикова была столь велика, что понадобилась еще одна неудача русского оружия, чтобы наконец состоялась эта долго откладывавшаяся отставка. Союзники, также ослабленные Инкерманским сражением, тем не менее сохранили силы для продолжения осады Севастополя. В ближайшее время никакого облегчения русским ждать не приходилось.

На стратегическом уровне чаша весов склонялась не в пользу русских. В декабре 1854 г. Австрия заключила союз с Британией и Францией. Несмотря на то что австрийские войска не участвовали в конфликте, Россия опасалась, что откроется второй фронт в Восточной Европе, и война придет на ее земли — нечто вроде повторения кампании Наполеона в 1812 г. Но главной целью Парижа и Лондона оставалось достижение победы в Крыму, не в последнюю очередь чтобы поддержать в обществе уверенность в успехе, которая с наступлением зимы начала ослабевать, несмотря на успех оборонительных действий под Инкерманом. В январе 1855 г. к антироссийской коалиции присоединилось королевство Пьемонт-Сардиния, отправив в Крым экспедиционный корпус численностью 15 тысяч человек, которым командовал генерал Альфонсо Ламармора. Эти войска сыграли важную роль в сражении на Черной речке 16 августа 1855 г., последней тщетной попытке русских снять осаду Севастополя. В Британии после падения коалиционного правительства лорда Абердина 30 января 1855 г. в результате нарастающей критики из-за неудовлетворительного состояния армии под Севастополем, премьер-министром стал лорд Пальмерстон. Он и его кабинет министров партии вигов были полны решимости призвать российского императора к ответу. Британская армия в Крыму была малочисленной, но в распоряжении правительства имелся Королевский флот, способный возобновить боевые действия на Балтике и на Дальнем Востоке.

Николай I не мог позволить, чтобы Меншиков и его армия оставались пассивными. Несмотря на то что главнокомандующий пока сохранил свой пост, престарелый генерал-адъютант Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен сменил Данненберга в должности командира 4-го корпуса, а также стал начальником севастопольского гарнизона. Но главной проблемой оставался Меншиков. Его редко видели к югу от рейда, он не верил в возможность отстоять Севастополь и не испытывал сочувствия к его защитникам. Безразличный к судьбе вверенных ему людей, он делил свое время между главной штаб-квартирой на реке Бельбек, на расстоянии около 20 километров от города, и (что случалось реже) передовым штабом на северной стороне. Его нельзя было сравнить с Нахимовым или Истоминым, героическими адмиралами, которые отважно бились за Севастополь и погибли, повторив судьбу Корнилова. Меншиков был культурным и начитанным человеком, но его «аристократические манеры и нетерпимость к тем, кого он считал ниже себя» вряд ли помогали завоевать любовь подчиненных [597]. Солдаты и матросы на городских укреплениях практически не видели своего главнокомандующего: их презрение к нему в полной мере отражает прозвище, которым его наградили, «князь Изменщиков».

Тем временем шансы на выживание и выздоровление тысяч раненых русских солдат были невелики, как и после сражения на Альме. Пирогов, прибывший в Севастополь через восемнадцать дней после кровавого сражения, обнаружил:

«…с лишком 2000 раненых, скученных вместе, лежащих на грязных матрацах, перемешанных, и целые 10 дней почти с утра до вечера должен был оперировать таких, которым операции должно было сделать тотчас после сражения. Только после 24-го явился начальник штаба и генерал-штаб-доктор… до того как будто и войны не было; не заготовили ни белья для раненых, ни транспортных средств».

В том же письме домой великий хирург не скрывал своего презрения к высшему командованию русских за неэффективное управление и открытое пренебрежение войсками. «За кого же считают солдата? — спрашивал он. — Кто будет хорошо драться, когда он убежден, что раненого его бросят как собаку» [598]. Несмотря на просьбы и обращения Пирогова, условия в импровизированных госпиталях Севастополя оставались невыносимыми. «На кроватях лежат немногие раненые, большая часть — на нарах». Более того, «матрацы, пропитанные гноем и кровью, остаются дня по четыре и пять под больными по недостатку белья и соломы» [599]. Эти вопиющие недостатки русской армии стали причиной многочисленных смертей от ран и болезней.