Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги

«Нас мучили угрызения совести, поскольку, постоянно толкуя о собственной демократичности, мы на деле оставались крайне авторитарными, даже на массовых собраниях. Мы чувствовали крайнее презрение к тем, кто составлял молчаливое большинство, к этому стаду овец. …Исходя из неприязни к ним, мы не сомневались, что они собираются голосовать против нас. Именно поэтому я проголосовала на референдуме дважды. Для этого я приходила в двух разных нарядах. В моей личной истории присутствовала и другая часть меня, которую я горячо ненавидела: это была девочка из хорошей семьи, у который имелись ухажер, подаренная матерью меховая шубка и жемчужные бусы. Наверное, как раз по этой причине я начала идентифицировать себя с университетским молчаливым большинством. Я пришла на голосование, нарядившись, как они — в точности как они: "Посмотрите, я надела свои меха и нацепила прошлогодние очки". Сначала я пошла на выборы как девушка 68-го, а затем как представительница молчаливого большинства» 7.

Иногда казалось, что конвенциональная политика, которую так резко осуждали «люди 68-го», после завершения протестов взяла верх. Во многих странах традиционные политические партии в 1970-е годы расширили свое членство. В немецкой Социал-демократической партии в 1968 году состояли 732 тысячи человек; к 1976 году эта цифра увеличилась до миллиона. Во Франции совокупное членство во всех политических партиях между 1968 и 1976 годами выросло вдвое, составив немногим меньше миллиона человек. Росту политических партий способствовало то, что они либо пытались противостоять 68-му, либо, напротив, росли на враждебности к тем силам, которые были разбужены его катаклизмами. Николя Саркози, впоследствии неистово осуждавший 68-й, поднялся в 1970-е годы благодаря молодежному крылу голлистской партии. Иногда и сами «люди 68-го» присоединялись к партиям. Жерар Нуарьель, студент педагогического колледжа из консервативной французской глубинки, считал себя soixante-huitard, но при этом политически реализовался, присоединившись к Французской коммунистической партии 8. И он был не одинок: членство в ФКП увеличилось с 300 тысяч в 1967-м до почти 600 тысяч в 1978-м, причем основной массив новых членов приходился на долю молодежи — впервые в партийной истории большинство партийцев составили люди моложе сорока лет 9. Многие из этих новых членов, подобно Нуарьелю, чувствовали, что, несмотря на враждебность, разделявшую коммунистических лидеров и видных soixante-huitards, ФКП оставалась лучшим инструментом для продвижения идей, вынашиваемых «людьми 68-го». Руководители коммунистических профсоюзов — в Великобритании, Франции и Италии — пытались трансформировать подъем, пережитый в 1968 году рабочим классом, в конкретные требования (см. главу 9).

В конце 1960-х было распространено враждебное отношение к ортодоксальному коммунизму, поскольку он ассоциировался с бюрократической инертностью; кроме того, позже многие бывшие «люди 68-го» осудили советский режим за жестокость. Особенно громким это обличение было во Франции — зачастую его ассоциируют с выходом в 1975 году французского перевода «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына — хотя, объективно говоря, этому событию предшествовали отрывки из «Ракового корпуса», появившиеся в Le Figaro Littéraire сразу после того, как это издание возобновило свой выход после прервавших его майских забастовок 1968-го. Однако, несмотря на всю эту враждебность, в некоторых частях Западной Европы события 1968-го отразились на коммунизме (или, по крайней мере, на показателях членства в коммунистических партиях) самым позитивным образом. Взрывное размножение всевозможных левацких группировок оборачивалось тем, что даже сторонники протестного движения, глядя на них, вынуждены были переоценивать тугодумие и косность, приписываемые ими традиционным коммунистическим партиям. В Великобритании Дэвид Трисман, студенческий лидер из Эссекского университета, перед тем как присоединиться к лейбористской партии, с 1969 года побывал в рядах коммунистов: ему казалось, что коммунистическая партия является единственной инстанцией, способной преодолеть фракционные распри левых, особенно поразившие его во время поездки в Соединенные Штаты 10. Даже те, кто с отвращением покидал коммунистическую партию в 1950-е годы, в конце 1960-х иногда начинали видеть ее достоинства. Историк Морис Агюлон стал одним из таких людей: пытаясь после 1968 года реформировать Университет Экс-ан-Прованса, он тесно взаимодействовал с коммунистами.

Стоит отметить, что и сам коммунизм в 1970-е годы определенным образом изменился — отчасти из-за того, что пережил собственную, пусть даже запоздалую, версию 68-го. Хотя во главе большинства западноевропейских компартий по-прежнему оставались авторитарные конформисты, им было все труднее навязывать партийную ортодоксию и особенно безоговорочную поддержку Советского Союза, партийным массам. Даже неизменно лояльная ФКП выразила озабоченность в связи с вторжением Варшавского блока в Чехословакию в августе 1968 года. Одним из результатов подобного сдвига стало то, что у диссидентов-коммунистов, имевшихся в каждой партии, появилась возможность быть услышанными. К примеру, именно так получилось в Великобритании, где Мартин Жак, родившийся в 1945 году, стал приобретать все большее внутрипартийное влияние и со временем сумел преобразовать одно из партийных изданий — журнал Marxism Today — в допускаемый партийным руководством самиздат, в котором наследие 68-го упоминалось в позитивном ключе. Аналогичным образом обстояли дела и во Франции, где Пьер Жукен, над которым, как над апологетом официозного коммунизма, в 1968 году издевались студенты Нантера, стал оппонентом собственного партийного руководства.

Относительно молодые люди, которые после 1968 года бросились в политику, нередко трансформировали прежние партийные институции — подобно тому, как «малыши из Лондонского политехникума» изменили Лейбористскую партию. Иногда они помогали создавать новые партийные структуры — к примеру, во Франции бывшие члены не чуждой духу soixante-huitard Объединенной социалистической партии в начале 1970-х включились в деятельность новой Социалистической партии, а в Германии «люди 68-го» помогли создать Партию зеленых. В рамках конвенциональной политики они тоже занимали все более важные места. В США Том Хайден, некогда возглавлявший организацию «Студенты за демократическое общество», был избран в законодательное собрание штата Калифорния, а во Франции бывший троцкист Анри Вебер в начале 1980-х стал сенатором от Социалистической партии. В 1998 году, когда красно-зеленая коалиция выдвинула Йошку Фишера и других его единомышленников в немецкое правительство, одна из газет назвала это посмертной победой Руди Дучке, студенческого лидера 1968 года. Одновременно в состав кабинета Тони Блэра в Великобритании вошли Джек Стро — студенческий лидер, в 1968-м деликатно балансировавший между протестом и властью, — и Дэвид Трисман, который в тот год являл еще больший радикализм, но теперь должен был вот-вот превратиться в барона Трисмана. Присутствие в Белом доме Билла Клинтона, который в 1968 году, во время обучения в Оксфордском университете, участвовал в антивоенных маршах, еще более усиливало впечатление того, что «люди 68-го» теперь руководят всем западным миром.