Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Многие исследователи склонны смотреть на Польско-Литовское государство XVI–XVII вв. сквозь исторические очки: из-за полного ослабления и распада этого государства в XVIII в. они считают его незначительной политической величиной и прежде, в частности накануне и во время Тридцатилетней войны. Между тем современники не без основания называли Сигизмунда III «северным Филиппом», т. е. сопоставляли его с самым могущественным и агрессивным государем Европы конца XVI в. — испанским королем Филиппом II Габсбургом. Эти сравнения подразумевали как бы возможность полюбовного раздела христианского мира между двумя величайшими католическими домами (впрочем, уже породнившимися между собой). Во всяком случае, Польско-Литовское государство являлось могучим и влиятельным звеном европейской системы государств. Лишь национально-освободительная война украинского народа под руководством Богдана Хмельницкого в 1648–1654 гг. и воссоединение Украины с Россией в результате последовавшей за тем русско-польской войны нанесли первый тяжелый удар этой сильной, хотя и полной внутренних противоречий многонациональной державе. С этого времени «восточный барьер» поддерживался преимущественно флангами. А в XVIII в., после того, как значительно усилившаяся Россия нанесла ряд ударов по обоим флангам, Польско-Литовское государство рухнуло, подверглось разделам, и вместе с тем прорванный «восточный барьер» навсегда перестал существовать.

Внешняя политика Московского государства в первой половине XVII в. в значительной степени определялась именно его противоречиями с Польско-Литовским государством. Западная и Центральная Европа интересовали его преимущественно как нечто лежащее «по ту сторону» Польско-Литовского государства. Там Московское правительство то более смутно, то более ясно усматривало союзников этого государства, в частности в лице германского императора, испанского короля, римского папы. Англия, Франция, Голландия интересовали его как потенциальные противники этих союзников его главного врага. В Московском государстве, конечно, относительно немного знали об этих далеких странах (хотя, правда, все-таки кое-что знали), дипломатические сношения с ними были малоразвитыми, но объективно тем самым, помимо чьего-либо ясного понимания, при плохой осведомленности друг о друге, они находились в определенных политических отношениях, ибо занимали определенные места в европейской системе государств при всей ее подвижности и неустойчивости. И, в свою очередь, в странах Западной и Центральной Европы видели в Московском государстве преимущественно нечто лежавшее «по ту сторону» Польско-Литовского государства. Им интересовались как силой, оказывавшей политическое давление на Польско-Литовское государство с востока, или как возможным объектом политических притязаний и экспансии Польско-Литовского государства. Последнее, в частности, не могло оказать всей ожидаемой от него поддержки габсбургско-католическим планам «похищения Европы» до тех пор и постольку, доколе и поскольку возраставшая сила Московского государства давила на него с востока. Напротив, Польско-Литовское государство само нуждалось в помощи и поддержке Габсбургов, в известной мере отвлекая этим их политические силы от западноевропейских проблем.

Глубокий социально-экономический кризис в Московском государстве, приведший к крестьянской войне, которая охватила почти всю страну, и острой политической борьбе («Смутное время»), был использован для попытки стереть вообще «третий Рим» с политической карты. Интервенция Польско-Литовского государства в охваченную пламенем социальной борьбы Россию пользовалась негласной поддержкой Габсбургов. К ней присоединилась интервенция Швеции. Только одна Турция из стран «барьера», связанная в то время другими заботами, не принимала прямого участия в этой попытке раздела и покорения России. Попытка эта кончилась провалом, но все же Столбовский мир 1617 г. со Швецией и Деулинское перемирие 1618 г. с Польско-Литовским государством зафиксировали крупные потери России и ее явное политическое ослабление. И именно тогда же, в 1617 и 1618 гг., габсбургский императорский двор, руководимый орденом иезуитов, бросил давно вынашиваемый вызов Реформации не только в Чехии (Чехия была лишь пробным шаром), но и во всей Германской империи и во всей Европе. Момент казался выбранным удачно. Все противники были в то время парализованы. И все-таки победа ускользнула, как призрак. То было началом Тридцатилетней войны.

В основе неудачи лежала потеря темпа. Мужественное сопротивление Чехии дало недостающее время для активизации некоторых противников Габсбургов, в том числе Голландской республики. Несмотря на Белую Гору, в 1621 г. обстановка была уже не той, как в 1618 г. В частности, возобновилась война Голландской республики с Испанией — затянувшийся эпилог Нидерландской буржуазной революции и войны Нидерландов за независимость. Гораздо быстрее, чем можно было ожидать, оправлялось и восстанавливало свои силы Московское государство. В 1621 г. Земский собор в Москве постановил готовиться к войне с Польско-Литовским государством за возвращение отторгнутых по Деулинскому перемирию западнорусских земель — Смоленщины, Северщины. Уже тогда возник план осуществить эту войну силами не одного Московского государства, но в союзе с обоими фланговыми государствами «восточного барьера» — Швецией и Турцией, воспользовавшись их противоречиями с Польско-Литовским государством. Переговоры о совместном выступлении начались и развивались успешно. Но в тот момент Московское государство оказалось еще не подготовленным it активным действиям, и из всего замысла непосредственно осуществилась лишь короткая вспышка — турецко-польская Хотинская война 1621–1622 гг. Однако начало включению Московского государства в европейскую политическую борьбу с габсбургско-католическим лагерем было положено. Дипломатические отношения с Империей были прерваны с 1616 до 1654 г. В «датский период» Тридцатилетней войны московское правительство стало применять (сначала неуверенно) особый доступный ему способ субсидирования антигабсбургских государств: оно разрешало им, и только им, в особенности же правительству Дании, закупку зерна по дешевым ценам, стоявшим на русском внутреннем рынке, для вывоза его через Белое море и перепродажи на Западе со значительной прибылью.

Но полностью весь этот политический курс Московского государства созрел и развернулся только в конце 20-х — начале 30-х годов XVII в., т. е. в конце «датского» и начале «шведского» периодов Тридцатилетней войны.

Некогда польский историк В. Чермак с сожалением писал, что Польша была единственным европейским государством, не принимавшим никакого участия в Тридцатилетней войне [767]. Это мнение в дальнейшем было опровергнуто бесчисленными фактами, показывающими тесную политическую и даже военную взаимопомощь между Польско-Литовским государством и имперским правительством в различные моменты Тридцатилетней войны. Причем все это служило в конечном счете не на пользу, а во вред коренным интересам польского народа: исторически прогрессивной могла быть только обратная политика — борьба за возвращение некогда утраченных и оказавшихся под властью Габсбургов исконных польских земель на западе, в частности Силезии, путем отказа от захваченных польскими и литовскими магнатами русских, украинских и белорусских территорий на востоке и союза Польши с Россией.