Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Зато гораздо бесспорнее представлялось историкам мнение, что Россия в самом деле не имела ни малейшего отношения к истории Тридцатилетней войны. Взгляд этот казался совершенно неоспоримым и очевидным. Правда, разрозненные факты, говорящие как будто об обратном, констатировались прежде как шведскими (А. Кронхольм, К. Вейле), так и русскими (Н. Н. Бантыш-Каменский, С. М. Соловьев, Г. В. Форстен) историками. Но это было далеко от опровержения общепринятого взгляда в целом. Вот почему противоположный тезис о том, что внешняя политика Московского государства существенно повлияла на международные отношения в разгар Тридцатилетней войны, особенно в «шведский» период, был на первых порах встречен как парадокс. Интересно, что тезис этот был выдвинут почти одновременно — во время второй мировой войны в Швеции Давидом Норрманом [768], обратившимся к изучению шведских архивных источников, и автором этих строк в СССР, основывавшимся на русских архивных материалах. Наши исследования отнюдь нельзя назвать совпадающими по выводам и материалам, между прочим, потому, что Д. Норрман не привлек не только русские неопубликованные документы, но и опубликованные на русском языке, к тому же ограничив свое исследование довольно узкими хронологическими рамками — 1630–1632 гг. Во всяком случае, с указанного момента начался штурм, историками, преимущественно историками СССР, этой интереснейшей вновь открывшейся проблемы: Россия и Тридцатилетняя война. С 1945 г. до начала 1947 г. вышло в свет несколько статей автора этих строк по данной теме [769]. В конце 1947 г. появилась книга О. Л. Вайнштейна [770], сделавшего первую попытку изложить в целом уже привлекшую широкое внимание проблему; к сожалению, автор совсем не изучал источников, имеющихся в архивах СССР. В дальнейшем к исследованию этой увлекательной темы присоединились и некоторые другие советские историки. Из зарубежных авторов ей посвятил в 1953 г. несколько страниц в своем докладе на съезде немецких историков известный западногерманский ученый Георг фон Раух [771], не проявивший, однако, полного знакомства с русской и шведской литературой вопроса. Что касается автора этих строк, то он продолжал в дальнейшем публикацию серии своих статей по истории международных отношений эпохи Тридцатилетней войны [772], а также выступил с обобщениями основных итогов всего исследования в Финляндии в 1956 г. [773]и вскоре в Австрии, на четвертом съезде австрийских историков [774].

Основной архивный фонд, на который опираются эти исследования, — это архив Посольского приказа (тогдашнего департамента иностранных дел), хранящийся в Москве, в Центральном Государственном архиве древних актов (ЦГАДА). Вся переписка русского Посольского приказа с иностранными державами, как и материалы о деятельности иностранных послов и резидентов в Москве и русских послов, которых отправляли за границу, применительно к интересующему нас времени сохранилась почти в целости. В подавляющей части документы эти еще не опубликованы и очень мало изучены. Все «столбцы» и «книги» Посольского приказа расклассифицированы по странам. Главное значение для нашей темы имеет весьма обширный по количеству материала раздел «Сношения с Швецией» за 1620–1640-е годы. Важны также собрания документов о сношениях с Турцией, Крымом, Францией, Англией, Голландией, Польшей, Данией, Трансильванией (Семиградьем) и другими странами, а также с греческими православными церквами. Кроме русских документов, для исследования указанной проблемы важнейшее значение имеют документы шведских государственных архивов, в известной части опубликованные или же цитированные в трудах упомянутых выше авторов. Существенное значение имеют также документы, хранящиеся во французских, австрийских и других архивах.

В 1619 г. из польского плена возвратился в Москву и стал фактическим главою Московского государства отец первого Романова, царя Михаила Федоровича, патриарх Филарет Никитич. Это была по-своему огромная историческая фигура, хотя остающаяся до сих пор малоизученной. Федор (Филарет) Никитич Романов сыграл крупную роль еще в истории «Смутного времени». Он был ближайшим из остававшихся в живых наследников Ивана Грозного; самым опасным врагом Бориса Годунова; может быть, тайным организатором, несмотря на свое глухое монастырское заточение, появления первого самозванца; неустанным и гибким деятелем «смуты», возведенным вторым самозванцем в сан патриарха всея Руси. Став, наконец, «великим государем», т. е. подлинным царем при безропотном Михаиле Федоровиче, патриарх Филарет Никитич успешно боролся с реакционным боярством и может быть отнесен к числу предтеч абсолютизма в России. Из девятилетнего пребывания в Польско-Литовском государстве в качестве заложника Филарет Никитич вынес хорошее знание этого государства и европейской политической ситуации. Главную внешнеполитическую задачу России Филарет Никитич видел в сокрушении Польско-Литовского государства для возвращения русских, украинских и белорусских земель. Он отдавал себе отчет в необходимости сокрушения для этого и союзников Польско-Литовского государства — всего габсбургско-католического лагеря в Европе. Последовательно и настойчиво он устранял из правительственного аппарата Московского государства сторонников обратного, дружественного Польско-Литовскому государству курса, таких, как думный дьяк Иван Грамотин.

Та же главная внешнеполитическая задача диктовала Филарету Никитичу и его окружению необходимость хотя бы временного сближения Московского государства с основными военными и политическими противниками Польско-Литовского государства — Швецией и Турцией, т. е. с обоими флангами «барьера», несмотря на все имевшиеся обиды и противоречия. Шведско-польская и турецко-польская борьба занимала в первые десятилетия XVII в. важное место в политической жизни Европы. Активный обмен Московского государства посольствами со Швецией и Турцией (а также вассалом Турции — Крымским ханством) довольно быстро осуществил это сближение в течение 20-х годов XVII в.

Со стороны Швеции главным организатором сближения с Московским государством являлся король Густав-Адольф. Эта сторона его политики в последний период его правления освещена еще недостаточно (преимущественно в указанной работе Д. Норрмана и лишь в малой мере также Н. Анлундом, И. Паулем, К. Вейле и в опубликованной шведским генеральным штабом истории войн Густава-Адольфа). Хотя в своей политике сближения с Россией Густав-Адольф опирался на довольно влиятельные шведские военные круги, она не находила полной поддержки со стороны канцлера Акселя Оксеншерны и большинства шведской олигархии. Допустимо предположение, что, может быть, именно эта политика привела в решающий момент к устранению Густава-Адольфа с исторической сцены.