Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Поворот в голландской политике оказал неблагоприятное для чехов влияние также и на абсолютистские державы, причем сразу в двух отношениях. Во-первых, выступать против Империи стало теперь рискованнее. Во-вторых, в победе Морица Оранского приняли участие народные массы, видевшие в Олденбарневелте душителя своей революции, остановившего ее развитие жестоким террором еще в 80-х годах XVI в., — хотя фактически программа оранжистов, в том числе и внешняя, только по форме была борьбой за чистоту идейных традиций, завещанных революцией (кальвинизма, «унитаризма»), а по существу означала скорее следующий шаг в развитии реакции. Европейское общественное мнение сразу поняло это обстоятельство. В первое время показалось, что страшный дух революции, зажатый в кулаке мудрым Олденбарневелтом, снова вырвался на волю из-за неосторожности Морица Оранского. Естественно, испуг перед этим призраком усилил консервативные мотивы в политике абсолютистской Англии и абсолютистской Франции, а следовательно, и мотивы «умиротворения» вместо активной борьбы с габсбургско-католической реакцией.

Датский король Христиан IV готов был помочь чехам и Фридриху V, но только при условии союза с английским королем. Однако Яков I Английский как раз и разрушил все иллюзии. Он наотрез отказался вступиться за своего тестя. Объясняется это не только приверженностью к раз избранной дипломатической концепции: сблизить немецкую Протестантскую унию с Испанией и тем без войны принудить императора к покорности. Финансовая или военная поддержка Фридриха V до заключения союза с Испанией означала бы не только срыв этого плана, но вместе с тем превратила бы Якова I, поборника идей божественного происхождения и абсолютной полноты королевской власти, в защитника права подданных свергать и сменять своих государей. Ведь чехи своим переворотом поставили себя в глазах европейских политиков в один ряд с голландцами и швейцарцами — мятежниками, отказавшимися от повиновения законным государям. Поэтому Яков I называл Фридриха V в качестве чешского короля узурпатором, отвергая право подданных низлагать своего государя и даже угрожая войной Голландии, если та поможет узурпатору и мятежным чехам. Народ и общественное мнение в Англии единодушно требовали войны в защиту Фридриха V: во-первых, это было бы защитой протестантизма против католической реакции, во-вторых, прекратило бы ненавистную английским купцам, судовладельцам, мануфактуристам, овцеводам, словом английской буржуазии, дружбу с Испанией, наконец, заставило бы короля испрашивать военные субсидии у парламента и поэтому ограничило бы его абсолютизм. Однако Яков I, руководимый фаворитом Бекингемом, не собирался уступать. Он самоуверенно считал, что соединенные усилия английского и испанского дворов восстановят в Империи прежнее положение вещей и никому не будет повадно впредь нарушать равновесие. на самом деле он (совместно с французским правительством) как раз подрезал основу прежнего равновесия: Протестантская уния, лишившись международной поддержки, перестала быть прежней силой, в ее рядах начались колебания и измены общему делу, и очень скоро она перестала вообще существовать. Что касается Испании, то она жестоко посмеялась над утопиями Якова I: пока он погрязал в политике невмешательства, предоставив чехов на произвол судьбы, испанский генерал в Южных Нидерландах А. Спинола получил приказ двинуться с испанскими войсками на помощь императору — в Германию, в Пфальц. Запоздалой уступкой взбешенному английскому общественному мнению и смешной игрой в принципиальность было решение Якова I отправить 4 тыс. английских волонтеров под командованием Горация Вера в помощь Фридриху V, однако ни в коем случае не для защиты его узурпированного чешского королевства, а исключительно для защиты его законного пфальцского курфюршества. Разумеется, эта политика, погубив Чехию, не спасла и Пфальц.

С еще меньшим основанием, чем на Англию, чехи и немецкие протестанты могли рассчитывать на Францию. Фаворит Людовика XIII Люин, правивший Францией, совсем не помышлял о борьбе с Габсбургами, об угрозе самому существованию национального французского государства. Война помешала бы тому сплошному пиру французской знати, прерываемому только потасовками из-за дележа слишком быстро кончающегося казенного пирога, который стал привычкой за время регентства Марии Медичи. Гарантией против войны, гарантией франко-испанской дружбы представлялось уже то обстоятельство, что Людовик XIII женат на дочери испанского короля. Достаточно будет не раздражать ревниво-католическое испанское правительство и папскую курию каким-либо попустительством протестантам внутри Франции или за ее пределами, в Империи. Чтобы не втянуться в войну в Германии, нужно локализовать чешский инцидент, не дать ему разгореться в большую войну. Такова была логика политики Люина, политики умиротворения и невмешательства, путь не погубившей саму Францию. Когда Протестантская уния обратилась к французскому правительству за помощью и посредничеством, Люин, очень гордый ролью международного арбитра, послал пышную делегацию во главе с герцогом Ангулемским в Германию на собравшийся в Ульме съезд Унии. Там герцог Ангулемский и нанес Унии смертельный удар: князьям-протестантам было дано понять, что Франция, как и Англия, не окажет им никакой поддержки, если они вступятся за Чехию, и, напротив, если они оставят Чехию на произвол судьбы, Католическая лига готова подписать с ними на будущее договор о ненападении, по крайней мере — «без законных оснований». Этот договор, так называемый Ульмский мир, и был подписан между Лигой и Унией при французском посредничестве 3 июля 1620 г. Судьба Чехии была им предрешена: не боясь отныне нападения со стороны Унии, Максимилиан Баварский мог сосредоточить все военные силы Лиги против Чехии, ибо руки у него были полностью развязаны Ульмским миром. Но и судьба самой Унии таилась в этом акте. Вскоре Пфальц подвергся нападению «без законных оснований», и Уния после незначительной попытки сопротивления, не получив почти ниоткуда поддержки, скомпрометированная и как политическая сила, перестала существовать.

Итак, великие державы обманули расчеты чехов и Фридриха V. Чехия была ими покинута. Кто же пришел ей все-таки на помощь? Во-первых, решил рискнуть один из хитрейших политиков и дипломатов той эпохи, герцог Савойский Карл-Эммануил I, всю жизнь лавировавший между Францией и Габсбургами. Он отправил за свой счет — впрочем, формально не чехам, а Фридриху V как главе Унии, но для использования в Чехии, — 1 тыс. рейтаров во главе с одним из характернейших героев Тридцатилетней войны — отважным и беспринципным кондотьером графом Эрнстом Мансфельдом. Однако очень скоро Карл-Эммануил, убедившись, что дело чехов не поддержано другими державами, начал уже заискивать перед императором, и Мансфельду пришлось искать способов самому содержать свое войско. Во-вторых, внутри Империи чехи нашли союзников в лице: Силезии, которая прислала им в помощь немного войск; Лаузица, объявившего себя их союзником; Моравии, которая выступила на их защиту с весны 1619 г.; наконец, австрийских протестантов, которые произвели в Австрии нечто, довольно близко напоминавшее чешское восстание, и показали чехам весьма реальную помощь, препятствуя проходу императорских войск к чешской границе, подвозу им боеприпасов, продовольствия и т. д. В-третьих, наиболее значительную помощь чехам оказал князь Трансильвании Бетлен Габор. Поддерживаемый в известной мере Турцией, Бетлен Габор из Трансильвании вступил осенью 1619 г. со своими войсками на территорию Словакии, где его появление послужило сигналом к всеобщему национальному восстанию против Габсбургов. Под властью Бетлена Габора (провозглашенного в августе 1620 г. венгерским королем) образовалось независимое венгерское королевство. Из Венгрии Бетлен Габор вторгся в Австрию и, соединившись с чешским войском, приступил к осаде Вены.