Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Итак, все факты говорят о том, что враждебность Московского государства к Империи была не прямой, а отраженной от враждебности к Речи Посполитой, с которой имелись глубочайшие территориальные, а после польской интервенции и политические споры. Но логика вещей заставляла Московское государство считать своими друзьями в Европе уже не только врагов Польши, но и врагов Габсбургов. В 1615 г. Московское государство посылает посольство во Францию, в 1617 г. — в Англию просить поддержки против поляков, хотя ни Франция, ни Англия не были непосредственно враждебны Польше, но представлялись, безусловно, враждебными в той или иной мере Габсбургам. На той же почве укрепились в 20-х годах дружественные отношения Москвы с Голландией и с Данией.

Деулинское перемирие 1618 г. не устранило враждебности между Московским государством и Речью Посполитой. В 1619 г. из девятилетнего польского плена возвратился в Москву отец царя Михаила Федоровича, патриарх Филарет Никитич, ставший фактическим главою Московского государства. Важнейшую внешнеполитическую задачу России Филарет Никитич видел в сокрушении Польско-Литовского государства для возвращения западно-русских, украинских и белорусских земель. Он отдавал себе отчет в необходимости сокрушения для этого и союзников Польско-Литовского государства — всего габсбургско-католического лагеря в Европе. Филарет Никитич считал, по-видимому, заключение Деулинского перемирия ошибкой и, по утверждению Ростовской летописи, настаивал на его нарушении [198] Бантыш-Каменский Н. Переписка между Россией и Польшею, ч. III с. 47. . Разумеется, причиной этого была не «обида» его на поляков, а приобретенная за границей, за время плена, широкая международная перспектива. Уже в 1620–1621 гг. под энергичным руководством Филарета Никитича Московское государство становится одной из самых деятельных антигабсбургских держав в Европе: оно не только вступает в переговоры с Турцией и Швецией о заключении военного союза против Польши и осенью 1621 г., по решению Земского собора, уже направляет полякам ультиматум, одновременно собирая войско, но ищет также и в Западной Европе союзников против Габсбургов. Посольство с предложением политического союза было направлено в 1620 г. в Англию, но англичане в тот момент были еще увлечены политикой «умиротворения» и спохватились только в 1623 г., прислав в Москву послов с готовым для подписи текстом договора о союзе [199] Любименко И. Проекты англо-русского союза в XVI и XVII веках. — «Исторические известия», 1916, выи, 3–4. . Однако к этому времени благоприятная ситуация в Восточной Европе уже успела измениться. Двусмысленность позиции Франции и Англии в отношении разгоравшейся в Империи (в Чехии и Пфальце) войны была побудительной причиной для посольства в Западную Европу в 1621 г. Родионова якобы для подыскания невесты Михаилу Федоровичу, на деле же для уяснения таких вопросов, как, например, «кому французский король помогает, цесарю или пфальцграфу рейнскому, или никому не помогает» [200] Памятники дипломатических сношений Древней России, т. II. СПб., 1853, s. 1358–4385. .

Вести с Запада оказались неутешительными. В Турции в мае 1622 г. был убит янычарами султан Осман II, и начатая им война с Польшей (поход на Хотин в 1621 г.) была прервана; Густав-Адольф заключил с поляками перемирие. Таким образом, активность Московского государства была парализована; единственным ее плодом на этот раз оказался разрыв дипломатических отношений с Польско-Литовским государством (с 1622 по 1634 г.). Внешнеполитическая неудача, по-видимому, ослабила влияние Филарета Никитича и способствовала кратковременному торжеству при дворе Михаила Федоровича прежнего боярского руководства, в том числе дьяка Ивана Грамотина, сотрудничавшего с поляками во время интервенции и организовавшего Деулинское перемирие 1618 г. Но уже в 1625 г. шведские осведомители сообщали в Стокгольм о попытке своего рода государственного переворота в Москве, причем недовольная часть бояр и придворных выступала под лозунгом объявления войны Польше. Несомненно, что это была партия Филарета Никитича. В период 1626–1628 гг. Филарет Никитич берет ведение всех дел в свои руки, в Посольском приказе на место Ивана Грамотина водворяется выдающийся дипломат — думный дьяк Ефим Телепнев, а во внешней политике торжествует принцип активного собирания антипольской и антигабсбургской коалиции.

Международная обстановка благоприятствовала этому курсу. Надвигавшийся финал датского периода Тридцатилетней войны делал для всех негабсбургских держав Европы все более неотложным вопрос об отпоре габсбургско-католической агрессии. В Москве теперь с каждым годом появляется больше иностранных послов. Но Москва не ждала чужой инициативы, а сама определяла свое место в размежевании Европы на два лагеря. Вот, например, какую инструкцию получили еще в феврале 1626 г. «пристава», посланные навстречу прибывшим после долгого перерыва шведским послам: на расспросы послов об отношениях царя с другими государями отвечать, что «английский, и датский, и французский короли, и нидерландской и голландской земли князья» находятся с царем в дипломатических и торговых отношениях; с турецким султаном, крымским ханом и персидским шахом сношения являются особенно частыми и тесными; «а с цесарем у великого государя нашего, е. ц. в. ссылки давно не бывало»; «а про польского короля самим им [послам] ведомо, что он великому государю нашему е. ц. в. и всему Московскому государству недруг, и войны ныне с польским королем нет [только] потому, что прежде сего по указу ц. в. бояре с паны-радою учинили перемирие до урочных лет» [зачеркнуто: «а вперед царскому величеству польского короля и сына его недружбу забыть нельзя, потому что их неправдою Московскому государству учинилось многое разорение»]; «а буде спросят про папу, с папой римским царскому величеству ссылка есть ли, — и им [приставам] говорить: с папой римским царскому величеству ссылки не бывало и ссылаться с ним не о чем, и сами они [послы] ведают, что папа православным христианам неприятель и меж христиан не радеет пи о каком добре». Затем следует указание, как отвечать на возможные расспросы о послушании царю больших ногаев, Казыева улуса, горских черкесов, кумыков, об устроении Сибирского царства, — все это было важно для западных политиков, ибо определяло возможность или невозможность активной западной политики Московского государства [201] ЦГАДА, Дела шведские, 1626 г., стб. 2, лл. 50–55, 190–194; тот же наказ повторяется и при встрече второго шведского посольства в октябре 1626 г. (см. там же, кн. 19, лл. 81–85). .

Как видим, перед нами до всяких переговоров со шведами четкое определение позиции Московского государства в мировой системе государств и народов. Все они делятся на две категории: друзей и врагов, — причем ко второй категории отнесены Польша, папство и Империя. Эта же классификация воспроизводится во многих других документах и во всей внешнеполитической практике Москвы в конце 20-х — начале 30-х годов. Дипломатические соображения вносили в нее лишь незначительные нюансы. Так, инструкция, данная в 1629 г. приставам, встречавшим французского посла Деэ де Курменена, предписывает на его расспросы отвечать, что царь находится в дружбе с Англией, Данией, Швецией, Голландией, особенно же с Турцией и Персией, что с Империей «ссылки давно не было», что польский король, как всем ведомо, Московскому государству недруг, ибо дело идет о после католической державы [202] ЦГАДА, Дела французские, 1629 г., кн. 2, лл. 89–91. . В сношениях же 1628–1631 гг. с Голландией, воевавшей с испанской половиной Габсбургского дома, но соблюдавшей нейтралитет в отношении Империи, подчеркивалась враждебность Москвы к Испании. Москва даже добивалась военного союза с Голландией на том основании, что испанцы, являющиеся для Голландии такими же врагами, как поляки для Москвы, — союзники поляков [203] Отчет А. Бурха и И. фан Фелтдриля… — Сборник Русского исторического общества, т. 116, СПб., 1902, с. 55 и др. См. также: ЦГАДА, Дела голландские, 1628–1631 гг. . Эти нюансы отнюдь не затемняют, а только подчеркивают тот факт, что в конечном счете московское правительство определило свою позицию по отношению к любому европейскому государству в зависимости от того, принадлежит оно к габсбургскому или к антигабсбургскому лагерю.