Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Швеция вступила в войну с Империей в июне 1630 г. В каждом учебнике можно прочесть, что Густав-Адольф воевал в основном на деньги, которые со следующего, 1631 г. стал выплачивать ему Ришелье: 1 млн. парижских ливров, т. е. около 400 тыс. рейхсталеров, ежегодно за обязательство содержать в Германии не менее 36 тыс. войск. В самом деле, Швеция, коренная территория которой насчитывала тогда всего 900 тыс. населения, не могла и думать о самостоятельном ведении большой европейской войны. Товарно-денежные отношения в Швеции были настолько неразвиты, что еще в конце XVI в. основная часть государственных доходов поступала не в денежном, а в натуральном виде [229] Берендтс Э. Государственное хозяйство Швеции, ч. I. (История государственного хозяйства Швеции до 1809 г.). СПб., 1890, с. 126. . Своеобразным натуральным налогом была и военная повинность шведских крестьян (один рекрут на каждых десять мужчин), отличавшая военную систему Швеции от других европейских государств с более развитыми рыночными отношениями. В XVI в. при Густаве Ваза шведская армия насчитывала около 15 тыс. человек, из них только 800 человек было немецких наемников, остальные — крестьяне-ратники. Но далее, с конца XVI в. и особенно при Густаве-Адольфе, непрерывные войны потребовали увеличения шведской армии. Она составляла: в 1619 г. — 30 тыс. человек; в 1623 г. — 40 тыс.; в 1628 г. — 50 тыс.; в 1630 г. — 70 тыс.; в 1632 г. — 147 тыс. человек [230] Там же, с. 195–200. .

Между тем, несмотря на отмену при Густаве-Адольфе привилегий для помещичьих крестьян, число рекрутов не могло быть значительно увеличено сравнительно с XVI в. Следовательно, удельный вес шведских крестьян-ратников стремительно падал, подавляющую массу в армии Густав а-Адольфа во время Тридцатилетней войны уже составляли немецкие, шотландские и прочие наемники [231] В армии Густава-Адольфа в 1632 г. насчитывалось лишь 13 тыс. шведов и финнов (см. «История Швеции». М., 1974, с. 190) ( Ред .). . Вместе с тем быстро возрастала и потребность государства в денежной наличности для оплаты этих наемников. При Густаве-Адольфе предпринимаются меры для замены натуральных сборов с крестьян денежными, вводятся многочисленные косвенные налоги, осуществляется меркантилистская торговая политика. Ценой перенапряжения хозяйственных возможностей, разорения массы крестьянских хозяйств государственные доходы Швеции при Густаве-Адольфе росли в таком темпе: в 1613 г. — 600 тыс. серебряных далеров (талеров); в 1620 г. — 1 млн. 200 тыс.; в 1630 г. — 2 млн.; в 1632 г. — 3 млн. 189 тыс. [232] Берендтс Э. Указ, соч., с. 154–167.

И все-таки военные расходы обгоняли этот рост доходов, так что государственный долг увеличивался из года в год. В 1632 г. он составлял 2 млн. 180 тыс. далеров серебром. Понятно, что финансовое положение шведского правительства серьезно улучшилось с того момента, когда оно обрело французскую ежегодную субсидию в 400 тыс. риксдалеров (рейхсталеров). Учтя, что в 1632 г. один риксдалер составлял 1,6 далера серебром, т. е. что французская субсидия в 1 млн. ливров была равна 640 тыс. далеров серебром, мы увидим, что в 1631 г. она соответствовала приблизительно ¼ всего государственного бюджета Швеции и еще большей доле собственно военной части бюджета. Следовательно, представление, что Швеция воевала в Германии в значительной мере на французские деньги и была в этом смысле наемницей Франции, вполне отвечает действительности. Для Франции же с ее высокоразвитыми финансами выплачиваемая шведам сумма представляла неизмеримо меньшую относительную величину (в 1631 г. — не более 1/50 части всего государственного бюджета).

Реже упоминаются историками английские субсидии Швеции. Между тем Карл I в период своего беспарламентского правления (1629–1640) еще пытался играть, особенно вначале, хотя бы некоторую роль в европейской войне, преимущественно скрытую. Между прочим в делах московского Посольского приказа за 1631 г., а именно в донесениях русских послов Ф. Племянникова и А. Аристова, ездивших в Германию к Густаву-Адольфу и попутно детально информировавших московское правительство о международном положении в Европе, мы дважды встретили сообщения о помощи, оказываемой шведам не только французским королем «казною», но и английским королем «людьми» — 12 тыс. пеших и 4 тыс. конных солдат (в другой раз говорится только о 6 тыс. пеших), нанятых им «из своей казны» для Густава-Адольфа [233] ЦГАДА, Дела шведские, 1631 г., стб. 4. Эти донесения представляют ценный источник для историка Тридцатилетней войны, так же как и приложенная к одному из них обширная выборка корреспонденций из европейских газет за январь — март 1631 г., в конце которой стоит помета: «Читано 12 июня 139 (1631) года государю и святейшему государю патриарху в Крестовой палате». . Этот вид субсидии — не в денежной, а в готовой товарной форме — тоже широко практиковался во все время Тридцатилетней войны и принципиально не отличается от первого. Но по размерам своим, если судить по данным цифрам, английская субсидия Густаву-Адольфу не идет ни в какое сравнение с французской субсидией, да и она очень скоро оказалась не по силам Карлу I.

Историки знают также один вид «чрезвычайных доходов» шведской казны, имевший колоссальное значение для войны Густава-Адольфа в Германии, но отнюдь не относимый ими к категории иностранных субсидий. Это — спекуляции шведского правительства хлебом на международном рынке. Переписка канцлера Акселя Оксеншерны в первые годы участия Швеции в Тридцатилетней войне буквально пестрит упоминаниями о хлебе. 4 января 1631 г. он пишет, что, если только государственная монополия хлебной торговли будет сохранена и укреплена, она одна даст достаточный дополнительный доход, чтобы покрыть весь государственный долг и поднять пошатнувшийся кредит Швеции; при этом он называет чрезвычайно осторожную, как увидим, цифру: торговля хлебом впредь будет давать казне ежегодно «более чем 300 тыс. риксдалеров» чистого дохода [234] Цит. по: Cronholm A . Gustav II Adolf in Deutschland, Bd. I. Leipzig, 1875, S. 182. .

Швеция имела давнюю традицию государственной внешней торговли: получая налоги натурой, правительство частично превращало их в деньги путем сбыта продуктов на внешнем рынке; сбыт меди также издавна составлял государственную монополию. На основе этого опыта и развилась в XVII в. система хлебной спекуляции. Швеция стала почти монопольным обладателем побережья Балтийского моря, и шведское правительство, не довольствуясь огромной пошлиной, которую оно могло взимать с хлебных купцов-экспортеров в балтийских портах, само стало заниматься скупкой дешевого хлеба в целях выгодной его перепродажи в портах Западной Европы, пользуясь еще при этом льготой от Дании при провозе груза через Зунд. С 1626 г. Густав-Адольф владел уже не только Ингерманландией и Ливонией, но и Пруссией. В Кёнигсберге, Пиллау и Данциге он довольствовался вывозной хлебной пошлиной, но в Риге и Ревеле организовал скупку зерна. Из-за прекращения свободного экспорта цены на зерно в этих портах стояли низкие, и факторы шведского правительства перепродавали его на амстердамской международной хлебной бирже с огромным барышом, получив в 1629 г. до 40 рейхсталеров прибыли на каждый ласт, согласно вычислению голландца И. В. Нейкерке, автора вышедшей в 1630 г. в Гааге брошюры «Ясное изложение или указание мер к устранению настоящей дороговизны хлеба и к развитию судоходства нашего отечества» [235] Marquardus J. Tractatus politico-juridicus de jure mercatorum. Francofurti, 1662, p. 634–640; cp. Naude W . Op. cit., S. 362–364; Кордт В . Очерк сношений Московского государства с Республикою Соединенных Нидерландов до 4631 г. — Сборник Русского исторического общества, т. 116. СПб., 1902, с. CCXVIII–CCXXVI. .