Курт Керам - Узкое ущелье и Чёрная гора

Но члены экспедиции снова испытали большой душевный подъем, который может быть вызван лише хорошей находкой. 3 мая нашли огромного льва. Он лежал на боку на глубине пяти метров под «цветами преисподней».

Хуманн пробовал раскапывать холм с севера и с юга, с востока и запада. Но что бы он ни предпринимал, ему не удавалось точно установить расположение раскапываемого сооружения. Если он находил один опорный столб ворот, то оказывалось, что невозможно обнаружить второй, парный, наличие которого при нормальных условиях естественно было предположить!

Если он находил скульптуру, которая, согласно опыту, накопленному археологией, не могла быть в единственном числе, то здесь он был вынужден отметить, что она все-таки была единственной.

Какими бы сомнительными ни казались научные результаты раскопок, однако Хуманн должен был позаботиться о вывозе найденных предметов. Из опыта своих многочисленных предшественников он знал, что большой вес находок всегда доставлял наибольшие трудности. Найденные же здесь рельефы были высечены не па плитах, а на глыбах огромной величины и, следовательно, были неимоверно тяжелыми.

В течение первой недели мая, согласно указанию Хуманна, от ворот большого кольцевидного вала были отсечены находившиеся на нем восемь рельефов. Оборотная сторона обивалась до тех пор, пока толщина рельефов не составила пятнадцать сантиметров, благодаря чему их вес сокращался до пяти-восьми центнеров. Но снова возникло затруднение. Черкесы из Марата и окрестностей требовали по девяносто марок за каждую подводу, в то время как бюджет экспедиции предусматривал максимум шестьдесят пять марок. Хуманн отправил своего агента на расстояние двадцати четырех часов езды в Албистан, и оттуда прибыло десять первых подвод, каждая из которых стоила шестьдесят восемь марок.

Но тут Восток начал мстить. 28 мая среди членов экспедиции появился первый лихорадящий больной. Самого Хуманна на пять дней свалило воспаление легких. Через день после тяжелого рецидива болезни прибыла телеграмма от Хамди-бея (от благосклонности которого целиком зависели все экспедиции того времени) с любезной просьбой встретиться с ним 7 июня в Александретте. 5 июня больной Хуманн в сопровождении врача Лушана отправился в путь, доложил Хамди-бею результаты раскопок и, получив высказанное в дружелюбной форме, но настойчивое предложение сообщить о находках непосредственно в Константинополь, был вынужден — все еще больной — сесть на корабль. В Константинополе он добился разрешения отправить в Берлин двадцать три рельефа, одну стелу и все мелкие находки. Затем он немедленно снова отправился в Александретту, куда прибыл 11 июня. Тринадцатого Хуманн был уже в Зинджирли.

Однако там он нашел лишь одного здорового человека — доктора фон Лушана. У всех остальных была лихорадка.

Лушан не терял времени даром. Он продолжал продвигаться вглубь через нагромождения мусора и пепла. Работа была тяжелой и малопродуктивной. Лишь в конце июня были обнаружены стены, причем одновременно четыре, самая нижняя — не менее четырех метров толщины. Лихорадка нарушила порядок, ослабила дисциплину. В последнюю неделю июня на работу вышло только шестьдесят рабочих. Хуманн повысил плату на пиастр (это составляло в то время восемнадцать пфеннигов); два дня спустя на работу снова вышел сто один рабочий.

Находки были весьма странного характера. Была там эллинская монета рядом с ассирийским царским надгробием высотой три метра сорок пять сантиметров; хеттская бронзовая фигурка — по соседству с константиновой монетой, эллинская слоновая голова — вместе с хеттской надписью.

Неожиданно в расположении экспедиции появился курд и многословно сообщил о «говорящих картинах». Он повел Лушана и Понтера к Ордекгёль — «Утиному озеру». Там они нашли стелу высотой метр двадцать сантиметров с типично хеттским изображением поминания мертвых, а такте девять строчек финикийской надписи.

Все эти находки свидетельствовали о том, что почва здесь как бы пропитана историей, но но первому требованию таим не открывает.

В лагере вновь начала свирепствовать лихорадка. Некоторых рабочих пришлось отправить в горы. Каждый день кого-нибудь из оставшихся валила с ног болезнь. Температура воздуха угрожающе поднималась: «Если жара после полудня не превышала тридцати семи — тридцати восьми градусов, мы говорили, что день прохладный». И при этих обстоятельствах нужно было организовать транспортировку крупных находок. Задача почти неразрешимая.

Уже 13 июня первые двенадцать воловьих упряжек тронулись в путь. На дороге за Исляхие три повозки развалились. Остальные девять, ко всему прочему, были конфискованы спесивым заместителем курдского каймакама. Сопроводительное письмо Хамди-бея не оказало действия, лишь угрозами удалось добиться освобождения повозок.

Измученные лихорадкой люди были близки к отчаянию. Неожиданно 14 июня появился один из черкесов, ранее просивший невероятную цену, с двумя крепкими упряжками на этот раз по сходной цене. Прибыли и другие черкесы. Одна за другой по дороге в Александретту потянулись, тяжело переваливаясь, телеги с многими центнерами каменного груза. К 30 июня было отправлено восемьдесят два ящика — всего около шестисот центнеров отесанного и обожженного камня. Для специалистов они представляли собой книгу с картинами древнейшей культуры, волнующей своей неизвестностью.

Один из сторожей свалился в лихорадке. Унылая колонна людей и животных проплелась однажды утром рябыми от пыли улицами по направлению к пристани. Они отправились в путь в понедельник, а в среду в полдень, не доезжая шести километров до Александретты, увидели море. У дороги стояла небольшая кофейня, которую содержал предприимчивый негр, рядом находился колодец с прохладной водой. А ближайший корабль отправлялся только через десять дней! Они разбили палатки и, как писал Хуманн, «в виду голубого моря предавались отдыху».

Не был ли результатом этого отдыха оптимизм, позволивший ему писать: «Цель, к которой мы стремились, была достигнута, мы нашли хеттскую постройку, которую искали, и даже не на очень большой глубине. Теперь можно было смело начинать новую кампанию, ибо холм перестал быть неисследованной грудой мусора, его тайна была приоткрыта, речь шла о том, чтобы окончательно раскрыть ее».