Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Охранитель вероучения Будды.

Другим популярным персонажем этого типа является бодхисаттва Каннон, которое в Индии, на родине буддизма, как и все бодхисаттвы — существо бесполое, но в Китае и Японии приобретшее вид богини милосердия.

Богиня милосердия Каннон.

Чрезвычайна колоритна фигура Фудо — охранителя буддийского рая, держащего в правой руке объятый пламенем меч, а в левой — веревку. Меч нужен ему, чтобы расправляться с врагами учения, а веревка — чтобы вытягивать с ее помощью из беды тех, кто в том нуждается.

Фудо — охранитель рая.

Один из основных признаков татуировки по-японски состоит в том, что она покрывает собой большую часть тела. Чтобы полностью удовлетворить клиента, мастер тратит около полутора лет. Дело в том, что нормальный человек выдерживает под иглой около часа. Вот и посчитайте — подкожное воспаление проходит через неделю, а для нанесения полноформатного цветного изображения требуется около пятидесяти сеансов. Ну, и всякие непредвиденные обстоятельства тоже бывают. Такие, например, как лето — мастера его очень не любят, поскольку ввиду усиленного потоотделения вводить краску под кожу намного хлопотнее.

Поэтому-то некоторые не слишком терпеливые клиенты заканчивают дело на полпути, когда нанесен только контур, и избегают раскрашивания — процедуры наиболее болезненной. Традиционные цвета для раскрашивания (никакой «химии» — только растительные и минеральные краски) — это черный (под кожей становится синим), красный и коричневый.

Раскрашивание — действительно самый трудный и ответственный этап. Если следовать традиционным канонам обучения, то ученику-татуировщику следует прежде провести долгое время, держа «на игле» не человеческое тело, а дайкон — японскую редьку (длиной этот корень сантиметров тридцать, а бывает и больше). Иначе ничему путному не научишься. Рассказывают также (это такая специальная страшилка), что неумелый мастер татуировочных дел специально подмешивает в тушь кокаин, чтобы притупить боль от своих неловких действий.

Существуют и так называемые «невидимые» татуировки. Для них используются пигменты телесного цвета, которые проявляются только после принятая горячей ванны или в случае общего покраснения кожного покрова при избытке выпитого (для загадочного русского организма такой вариант сокрытая татуировки как-то сомнителен — наш человек или всегда красный, или — никогда).

Конечно, любоваться каким-нибудь пионом на своей коже — дело милое. Следует, однако, иметь в виду, что татуировка нарушает структуру эпителия — татуированными местами человек уже больше не потеет, зато потеет всем тем, что еще не разрисовано. То есть ты как бы находишься в шкуре кошки, которая, как известно, умеет потеть только подушечками на лапках. Нечеловеческое, наверное, ощущение.

А кроме того, наблюдается и еще один побочный эффект. Ведь татуированная часть тела холодна даже в самую невыносимую жару. Так что жены сильно татуированных мужчин знают: находиться с ними в одной постели — все равно, что рыбу под одеялом пригреть. Ну а уж если вся супружеская пара татуирована с ног до головы… Даже подумать страшно.

Миф — это воспоминание о том, как обстояли дела «в Начале». Эти воспоминания входят в плоть общества и очень во многом определяют, каким оно становится. Европейцы (во всяком случае, большинство из них) всю свою историю (за исключением нескольких последних десятилетий) вспоминали, сдается мне, прежде всего о первородном грехе и только и делали, что поплотнее запахивали одежды — не дай Бог кому-нибудь увидеть хоть кусочек никогда не обласканной солнцем кожи.

Не удивительно, что первые миссионеры, приплывшие в Японию в XVI веке, с содроганием писали, что в этой стране потеря девственности до брака отнюдь не считается чем-то греховным, а сама потерявшая ее отнюдь не лишается шансов на полноценный брак с другим человеком. Вот и Фрейд произвел впоследствии на европейцев такое сильное впечатление, поскольку открытые им сексуальные «комплексы» имеют на самом-то деле не только общечеловеческое, но в значительной степени исключительно европейское происхождение. Что и говорить — наболело.

О чем же вспоминают японцы, когда речь заходит о первом мужчине и первой женщине?

Первые мужчина и женщина — это бог Идзанаги и богиня Идзанами. Неизвестно, каким образом они появились на свет. Зато известен воспоследовавший за этим трогательный диалог. Идзанаги: «Как устроено твое тело?» Идзанами: «Мое тело росло-росло, но есть одно место, что так и не выросло». Идзанаги: «Мое тело росло-росло, но есть место, что слишком выросло. Потому, думаю я, то место у меня на теле, что слишком выросло, вставить в место, что у тебя на теле не выросло, и родить страну. Ну что, родим?» Идзанами: «Это будет хорошо!»

Так родились их дети, оказавшиеся островами Японского архипелага. Получается, что землю созидает не единый Творец (как в христианской традиции), а два божества, причем их соединение совершенно не воспринимается как нечто греховное. Наоборот — результатом вполне плотской любви оказывается космическое созидание. Не «это грешно и постыдно!», а «это хорошо!» — вот основная мысль, возникающая у японских возлюбленных при совокуплении.

Потому вся история отношений мужчины и женщины в Японии очень долгое время (приблизительно до XVII века) не носит никакого налета ханжества. Потребность в любви и интимных отношениях рассматривалась как нормальная потребность нормального организма, а исконная религия японцев — синтоизм — вообще никогда не знала такого важнейшего института европейского общества, как монашество. Следовательно, и о безбрачии тоже говорить не приходится.

Буддизм, правда, пытался навести здесь порядок — буддийские монахи должны были соблюдать целибат, но только, судя по всему, получалось это у них в Японии не очень хорошо. Все-таки синтоистско-конфуцианский идеал постоянно одерживал победу. А идеал этот — семья с многочисленными детьми, продолжателями рода. И потому буддийским монахам время от времени все-таки ставили в укор, что они призывают к разрушению семьи, а значит, и всего общества. В результате японцы выработали способ поведения, который удовлетворял всех. Очень многие из них жили полноценной жизнью в миру, любили, женились, рожали детей, воспитывали их, а уже после всего этого принимали монашество.