Элеанор Херман - Элегантная наука о ядах от средневековья до наших дней [Как лекарственные препараты, косметика и еда служили методом изощренной расправы]

Итальянский писатель Прими Висконти, живший в Версале, пришел к выводу, что именно выкидыш погубил девушку, «жертву королевского удовольствия». Однако большинство верило, что дело в яде, что за всем стоит мадам де Монтеспан – сварливая, неистово ревнивая и стареющая телом. Придворные, прежде чем прикоснуться к кушанью, смотрели на еду и задавались вопросом: не отравлено ли оно? Висконти писал: «Почти никто теперь не доверяет друзьям… Стоит кому-нибудь захворать от переедания, как мигом подозревают яд».

Обычное расстройство желудка теперь оборачивалось судорожным питьем противоядий, попытками вызвать рвоту и диарею, обвинениями в покушении на убийство и множеству поваров в тюрьмах. Некто остроумно заметил, что если сажать всех дурных поваров, то парижских тюрем может не хватить.

20 ноября 1791 года Вольфганг Амадей Моцарт, тридцати пяти лет от роду, лег спать в своей венской квартире с лихорадкой. Скорее всего, его это не очень беспокоило. С детских лет он пережил множество серьезных болезней: оспу, желтуху, тиф, тонзиллит, желудочные расстройства, рецидивирующий фарингит и инфекции верхних дыхательных путей. Он всегда возвращался с новой творческой энергией, готовый ослепить мир своей музыкой.

Однако на этот раз все будет иначе. После ужасных обстоятельств смерти великого композитора, произошедшей 5 декабря, – распухшая плоть, источавшая тошнотворное зловоние, видоизменившееся одутловатое лицо, почти неузнаваемое, – пошли слухи о том, что его отравил завистливый и мстительный соперник, также музыкант при австрийском императорском дворе, Антонио Сальери.

Бурное развитие классической музыки в конце XVIII века не дает причин подозревать подлог. Это была эпоха, когда самые талантливые композиторы отчаянно боролись за несколько придворных должностей, эпоха золотых кружев и бриллиантовых пуговиц, атласных бриджей до колен и шелковых сюртуков, за которыми скрывались злодейские амбиции, предательство, грязные уловки, измена и заговоры.

Моцарт с ранних лет знал этот мир. Его отец Леопольд служил вице-капельмейстером (то есть музыкальным директором) при дворе князя-архиепископа Зальцбургского и учил музыке обоих детей – Анну Марию, которую дома звали Наннерль, родившуюся в 1751 году, и Вольфганга, родившегося в 1756 году. Под строгой опекой отца Вольфганг в три года начал играть на клавесине. В пять он уже сочинял собственные мелодии.

С той поры, как Вольфгангу исполнилось шесть, Леопольд несколько лет путешествовал по великолепным дворам Европы в сопровождении жены и детей, монетизируя своих вундеркиндов. Наннерль играла прекрасно, но маленький Вольфганг, обаятельный и самоуверенный, поражал зрителей своим талантом – он мог играть даже с завязанными глазами.

Когда Вольфгангу исполнилось девять, он мог прочесть любое музыкальное произведение, импровизировать на любую заданную тему и на слух определять ноты. Музыкальная память у него была поразительная: услышав пьесу, сотканную множеством голосов и инструментов, он был способен записать ее, придя домой. К одиннадцати годам на его счету была сотня творений: арии, танцевальные композиции, симфонии. Ни один музыкант не писал так много в столь юном возрасте.

Система обучения у Леопольда была суровая, и многие поражались, как хрупкий мальчик вообще выжил. Он не только изучал фортепиано, скрипку и другие инструменты, но также должен был овладеть иностранными языками, как подобает придворному музыканту.

Несмотря на слабое здоровье, страсть Вольфганга к музыке заставляла его работать в бешеном темпе.

Оставив дома мать и сестру, Вольфганг и его отец продолжали путешествие по Европе. Вольфганг выступал, сочинял, посещал оперы и музыкальные вечера, встречался с известными композиторами, расширяя свой кругозор. Попадая к новому двору, Леопольд прощупывал почву на предмет официальной должности для сына: это был самый верный способ заработать для композитора, поскольку он подразумевал солидное жалование и престиж. Что касается сочинения музыки, то композитор получал плату лишь за первое исполнение. Никаких законов об авторском праве еще не существовало.

Однако должностей не подворачивалось, и в конце концов отец привез Вольфганга домой. Учитывая, насколько талантлив был мальчик, удивительно, что ему не нашлось места, однако причин могло быть даже несколько. Прежде всего, он не лебезил перед коронованными особами Европы (и порой даже открыто презирал их). Он полагал, что все люди равны, за исключением, конечно, таланта: «Именно сердце облагораживает человека».

Чем больше знатных особ он встречал, тем меньше они ему нравились. В 1781 году, увидев эрцгерцога Максимилиана Франца, сына австрийской императрицы Марии-Терезии, Вольфганг написал отцу, что «глупость сочится из его глаз». Главный камергер Зальцбургского князя-архиепископа – работодателя его отца – счел молодого композитора столь наглым, что вышвырнул его прочь из дворца, наподдав ногой под зад. Кроме того, большинство дворов предпочитало нанимать итальянских музыкантов, поскольку такова была мода. Взять на работу немецкого композитора вместо итальянского было сродни тому, чтобы нанять польского повара вместо французского.

Более того, сама музыка Моцарта была революционной, тревожной. Он писал не приятные беззаботные мелодии на усладу богатым и благородным, а нечто новое, сложное, бросающее вызов душе. Многие не понимали либо не хотели понимать его музыку. После первого исполнения оперы Моцарта «Похищение из сераля» озадаченный император Иосиф II подошел к Моцарту и молвил: «Очень много нот, Моцарт», – на что композитор ответствовал: «Ровно столько, сколько нужно, Ваше Величество».

Кроме того, Моцарт сочинял в основном инструментальные композиции. Даже создавая вокальные партии, он смещал акцент с певцов на музыку, что раздражало не только публику, но и примадонн оперного мира.

Леопольд пытался направить талант сына в нужное ему русло, заставить писать все, что популярно, во имя заработка. Несмотря на постоянные жалобы на долги и нищету, он жил в квартире на восемь комнат с пристроенной конюшней, а ездил в фешенебельной карете. Благодаря выступлениям сына перед королевскими особами по всей Европе Леопольд скопил немало. Один из немногих людей, допущенных к его коллекции тщательно хранимых подарков – дорогие табакерки, элегантные часы, трости из слоновой кости, серебряные блюда и золотая посуда, – заметил, что это было «похоже на осмотр церковной сокровищницы».

В двадцать пять Вольфганг решил, что настало время выйти из-под отцовского контроля и расправить крылья – как в общечеловеческом, так и в музыкальном смысле. В марте 1781 года он прибыл в Вену, столицу Австрийской империи – город, который предлагал бесчисленные музыкальные возможности. Здесь имелись 300 000 жителей, множество концертных залов, музыкальные академии и талантливое сообщество. И наконец, именно это место стало его домом.