Константин Аверьянов - Загадка завещания Ивана Калиты

Итак, название вятского Хлынова встречается в источниках только с середины XV в. Очевидно, что упоминаемый в «Летописце» Хлынов не имеет ничего общего с вятским одноименным городом и находился в совершенно другом месте. Где? Исходя из неоднократных указаний «Летописца,» мы можем достаточно уверенно говорить о том, что город Хлынов, являвшийся столицей удела князя Никиты Ветлужского, в XIV — начале XV в. располагался на реке Ветлуге. Археологически его следует связать с одним из городищ, расположенных на этой реке, близ современного города Ветлуга Нижегородской области [260].

Но каким образом название Хлынов появилось на Вятке? Очевидно, что ожесточенная междоусобная борьба галичских князей в начале XV в. и опустошительный мор 1420 г. привели к тому, что население Ветлужского удела практически полностью покидает родные места и обосновывается севернее — на реке Вятке, по соседству с одноименным городом. Некоторые указания на это видим в докончании 1428 г. великого князя Василия Темного и князя Юрия Дмитриевича Галицкого, где упоминается Вятка «и съ слободами и со всеми месты» [261], и в духовной грамоте князя Юрия Дмитриевича, в которой Вятка названа уже «з городы и волостми» [262]. Одним из этих новых городков Вятской земли, вероятно, и стал Хлынов, уже второй по счету, выстроенный переселенцами с Ветлуги по соседству с более древней Вяткой. Позднее эти два рядом расположенных поселения, очевидно, слились в единое целое, и летописями с 1457 г. здесь фиксируется только один Хлынов (современный Киров).

Другой поток переселенцев с Ветлуги направился в противоположную сторону. Где могли осесть беженцы, спасавшиеся от голода? Разумеется, в таком большом мегаполисе того времени, каким уже тогда являлась Москва, где легче всего было найти пропитание, работу и кров (подобно. тому как другая часть беженцев осела на окраина) Вятки, главного центра Вятской земли). Вятские историю XIX в. обратили внимание на то, что в Москве издавна известно урочище Хлыново, располагавшееся у Никитских ворот Белого города. Летописью оно впервые упоминается под 1514 г., когда «князь великий Василей другую церковь камену заложил Благовещение Святей Богородици за Неглинною на Старом Хлынове». Спустя два года она была освящена [263].

Первоначально возникновение московского Хлынова возводили к рубежу XV–XVI вв., считая, что оно было основано выходцами из Вятки, «переведенными» сюда Иваном III после окончательного присоединения Вятской земли в 1489 г., аналогично тому, как в это же время в Москве оказались выходцы из Новгорода и Пскова: С этим не согласился А.С. Верещагин. В своей статье «Хлынов старше или Хлыново?» он обратив внимание на одну запись в митрополичьей копийной книге. Она рассказывает об истории села Большое Кудрине, располагавшегося в районе Пресни в Москве и принадлежавшего в начале XV в. князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому. После смерти последнего его вдова княгиня Елена Ольгердовна «дала то село Кудрино и со всеми деревнями (среди которых видим Выпряжково. — К. А .) и с сел ищи по реку по Ходыню, да по Беседы, да по тверскую дорогу, да по Липы, да по Сущовскую межю, да по Хлыново , да по городцкое поле… Фотею митрополиту всеа Русии» [264]. Поскольку Хлыново упоминается уже в начале XV в., то, по мнению А.С. Верещагина, оно никак не могло быть основано переселенцами из Вятки при Иване III [265].

По нашему предположению, Хлыново было основано переселенцами из Хлынова на Ветлуге, бежавшими в Москву после мора 1420 г. Но как быть с тем фактом, что князь Владимир Андреевич умер еще до этого события, в 1410 г. [266]? Вопрос этот проясняется тем, что сохранилась сама духовная грамота князя Владимира Андреевича начала XV в. В ней нет ни слова о Кудрине, зато упоминается Выпряжково на Студенце (ныне ручей Студенец, заключенный в трубу, по-прежнему протекает в районе Пресни), которое, очевидно, и было центром этой громадной вотчины в начале XV в. Его князь Владимир Андреевич завещал своему сыну князю Семену [267]. Последний скончался осенью 1426 г., не оставив детей [268], следовательно, передача Кудрина его матерью княгиней Еленой Ольгердовной митрополиту Фотию не могла состояться ранее этой даты. Понятно, что и упоминание соседнего с Кудрином села Хлынова относится к тому же времени, то есть уже после мора 1420 г. Тем самым процесс оседания выходцев из ветлужского Хлынова в Москве хронологически сближается с аналогичным процессом оседания другой части переселенцев на Вятке [269].

Главным же выводом после проведенного нами анализа известий, содержащихся в древнейшей части «Летописца Воскресенского монастыря» в Солигаличе, является то, что вряд ли можно согласиться с мнением С.А. Семячко, полагавшей, что перед нами не историческое сочинение, а чисто литературное произведение: в ней нашли свое отражение реальные события и лица, которые известны и по другим источникам. Изложенные в ней факты мы можем датировать временем между 1392 и 1420 гг.

Каким способом и когда Галич стал московским владением? В поисках ответа на этот вопрос историки странным образом прошли мимо одного интересного и достаточно четкого свидетельства. П.В. Долгоруков, составляя генеалогию Березиных, отметил, что их родословие и других происходящих от галичских князей дворянских фамилий было извлечено им из выписки, сделанной П.Ф. Карабановым из так называемого «Хворостининского родословца». Увлечением П.Ф. Карабанова было собирание древностей и запись множества семейных преданий, имеющих большую ценность тем, что они сообщают такие подробности, которые не известны нам ни из каких других источников, и вместе с тем разъясняют некоторые неясности, черпаемые нами из других источников [270]. И действительно, в «Хворостининском родословце» мы находим любопытнейшие подробности: «Князь Федор Давыдович продал половину Галича великому князю Иоанну Даниловичу Калите, но владел другою половиною, равно как и сын его князь Иван Федорович. Сын сего последнего; князь Дмитрий Иванович, согнан был с удела великим князем Дмитрием Донским, присоединившим весь Галич к своему великому княжению» [271].

Что следует понимать под выражением «продал половину Галича»? Из предыдущей главы мы выяснили, что Дмитрий Донской «купил» Мещеру у своего тестя князя Дмитрия Константиновича Суздальского, а сама «купля» оказывается не чем иным, как приданым жены. Предположив, что в случае с Галичем была совершена аналогичная сделка, мы можем утверждать, что Иван Калита подобным образом «купил» половину Галича у своего тестя князя Федора Давыдовича Галичского и это приобретение является приданым его жены.

В завещании Ивана Калиты действительно упоминается его жена, которой вместе «с меншими детми» он отдает ряд волостей [272]. Но по имени она здесь не названа. Впервые имя второй супруги Калиты фиксируется в духовной грамоте 1358 г. сына Калиты великого князя Ивана Ивановича Красного, где упоминается некая княгиня Ульяна, которая «по отца моего, князя великого, по грамоте по душевной ведаеть волости, и осмничье, и села до своего живота» [273]. Н.М. Карамзин полагал, что речь здесь идет о супруге младшего сына Калиты Андрея [274]. На это ему резонно возражал С.М. Соловьев: из летописи известно, что Андрей женился уже после смерти отца, и Калита просто физически не мог распоряжаться делами невестки, которой еще не было. Он же выяснил, что речь должна идти о второй жене Калиты Ульяне, которая приходилась мачехой Семену Гордому и Ивану Красному [275].