Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

На противоположном акрополю скате холма Шлиман и другие обнаружили девять погребений, совершенно не похожих на «шахтовые гробницы». Сойдя с дороги, ведущей от цитадели вниз, и повернув направо, попадаешь в коридор, вдоль которого вытянулись стены из крупного, хорошо обтесанного камня. В конце его — простой портал, некогда украшенный изящными цилиндрическими колоннами из зеленого мрамора, хранящимися ныне в Британском музее; над ним — незамысловатая перемычка из двух камней, каждый из которых вытянулся в длину на девять метров и весит ИЗ тонн. Внутри путешественник оказывается под куполом, или толосом, высота и ширина которого равняются пятнадцати метрам; стены построены из распиленных блоков, укрепленных декоративными бронзовыми розетками. Каждый ряд кладки шире предыдущей, последний слой замыкает верхушку. Это странное строение являлось, по мысли Шлимана, гробницей Агамемнона, а меньший толос близ него, который открыла его жена, немедленно сочли за гробницу Клитемнестры. Все «ульевые» гробницы Микен были найдены пустыми; воры опередели археологов на несколько столетий.

Эти мрачные руины служат напоминанием о цивилизации, которая в эпоху Перикла была столь же древней, как для нас век Карла Великого. Шахтовые гробницы принято сегодня датировать приблизительно 1600 г. до н. э. (четырьмя веками ранее традиционной датировки поколения Агамемнона), а «ульевые» гробницы — приблизительно 1450 г.; впрочем, доисторическая хронология — орудие не из самых точных. Мы не знаем, ни как начиналась эта цивилизация, ни какой народ построил города не только на месте Микен и Тиринфа, но и на месте Спарты, Амикл, Эгины, Элевсина, Херонеи, Орхомена и Дельфов. Может быть, подобно большинству народов, к тому времени он был уже неоднороден как по составу, так и по наследию; перед дорийским вторжением (1100 г. до н. э.) население Греции было столь же пестрым, как население Англии перед норманнским завоеванием. Насколько мы можем судить, микенцы были родственны малоазийским карийцам и фригийцам, а также минойцам Крита [80] Hall, 1; Nilsson, И; Glotz, 31–32; Whibley, 27. . Микенские львы по-месопотамски сдержанны и спокойны; этот древний мотив, вероятно, проник в Грецию через Ассирию и Фригию [81] Murray, A.S., History of Greek Sculpture, London, 1890, I, 61. . Греческая традиция называла микенцев «пеласгами» (возможно, это слово означало «народ моря» — pelagos ) и считала их пришельцами из Фракии и Фессалии, поселившимися в Аттике и на Пелопоннесе в столь незапамятные времена, что греки нарекли их автохтонами — туземцами. Геродот принимает это сказание и приписывает Олимпийским богам пеласгическое происхождение, однако он «не может сказать с уверенностью, каким был язык пеласгов» [82] Геродот, II, 53, 57. . Не можем сказать этого и мы.

Без сомнения, эти автохтоны сами были запоздалыми пришельцами на землю, которая подвергалась сельскохозяйственной обработке со времен неолита; туземцев как таковых не существует вообще. В свой черед они тоже подверглись нашествию, ибо в последующие годы микенской истории, около 1600 года, мы обнаруживаем множество свидетельств культурно-коммерческого, если не военно-политического, покорения Пелопоннеса трварами или эмигрантами с Крита [83] Павсаний, VII, 2–3; Hall, 11. . Дворцы Тиринфа и Микен теперь планируются — за исключением гинекея — и украшаются на минойский лад; критские вазы и стили достигают Эгины, Халкиды и Фив; микенские дамы и богини заимствуют очаровательные моды Крита, а искусство поздних шахтовых гробниц, вне всяких сомнений, — минойское [84] Там же; Glotz, 47; Evans, I, 23. . Очевидно, именно этот стимулирующий контакт с более высокой культурой поднял Микены на вершину их цивилизации.

Останки этой цивилизации слишком фрагментарны, чтобы дать нам картину столь же отчетливую, как те, что вырисовываются на развалинах Крита или в поэзии Гомера. Жизнь на материке была чуть ближе к охотничьей стадии, чем на Крите. Кости оленей, диких кабанов, козлов, овец, зайцев, быков и свиней среди микенских отходов — не говоря уже о рыбьих костях и морских ракушках — свидетельствуют о враждебном критской талии, почти гомерическом аппетите. То тут, то там археологические находки говорят о причудливом сосуществовании «древних» и «новых» форм — обсидиановые наконечники стрел соседствуют с полым бронзовым сверлом, использовавшимся, по-видимому, для проделывания в камне штыревых отверстий [85] Lippert, J., Evolution of Culture, N.Y., 1931, 171. .

Промышленность была здесь менее развита, чем на Крите; на материке нет и следа промышленных центров, подобных Гурнии. Торговля росла медленно, так как на морях бесчинствовали пираты, в том числе и микенские; цари Микен и Тиринфа поручали критским художникам вырезать для них на вазах и кольцах гордую летопись их пиратских успехов [86] Glotz, 47–48. . Для защиты от других морских разбойников они строили свои города в глубине суши, достаточно далеко от моря, чтобы уберечься от внезапного нападения, и достаточно близко, чтобы быстро сесть на свои корабли. Лежавшие на пути из Аргосского залива к Коринфскому перешейку Тиринф и Микены занимали позицию, выгодную как для того, чтобы грабить торговцев феодальными пошлинами, так и для того, чтобы от случая к случаю отправляться в пиратские набеги. Видя, как Крит богатеет благодаря упорядоченной торговле, Микены поняли, что пиратство — как и его цивилизованный отпрыск, таможенные поборы — душит коммерцию и ведет к интернационализации бедности; они провели реформы и позволили пиратству плавно перетечь в торговлю. К 1400 году их торговый флот был достаточно силен, чтобы сокрушить морскую мощь Крита; отказавшись переправлять свои товары в Африку через этот остров, они стали посылать их прямиком в Египет; возможно, это и было причиной (или следствием) войны, завершившейся разрушением критских твердынь.

Богатство, выросшее благодаря этой торговле, не сопровождалось сколько-нибудь адекватным ростом культуры. Греческая традиция гласит, что пеласги узнали алфавит от финикийских купцов. В Тиринфе и Фивах было найдено несколько кувшинов с нанесенными на них непонятными значками, однако не было открыто ни глиняных табличек, ни надписей, ни документов; вероятно, когда Микены решили стать грамотными, они воспользовались недолговечными писчими материалами, как и критяне в последний период своей истории; поэтому ничего не сохранилось. В искусстве микенцы точно следовали критским образцам, что заставляет археологов подозревать критское происхождение наиболее видных микенских художников. Но когда критское искусство переживало упадок, на материке вовсю процветала живопись. Декоративные узоры на фризах и карнизах относятся к числу перворазрядных и продолжают существовать еще в классической Греции, а сохранившиеся фрески свидетельствуют об обостренном чувстве движения и жизни. Дамы в ложе — это ослепительные вдовушки, которые в своих ничуть не вышедших из моды платьях и прическах были бы украшением любого оперного променада; в них больше жизни, чем в исполненных высокомерного достоинства Дамах на колеснице , выехавших на послеполуденную прогулку в парк. Еще лучше Охота на вепря — фреска из Тиринфа: вепрь и цветы неубедительно традиционны, неправдоподобные розовые псы обезображены стилизованными алыми, черными и голубыми пятнами, а задняя часть стремительно несущегося вепря конусообразно сужается, походя на некую красотку на высоких каблуках, быстро выбегающую из своего дворцового будуара; и тем не менее охота — подлинна, вепрь доведен до отчаяния, собаки проворно летят по воздуху, и человек — самый сентиментальный и страшный из всех хищников — стоит, держа наготове свое смертоносное копье [87] Все эти фрески находятся в Афинском Национальном музее. Они воспроизведены в книге Rodenwaldt, G., Kunst der Antike, Berlin, 1927, 143f. . Из этих примеров можно заключить, что микенцы жили активной физической жизнью, что женщины их были красивы гордой, а дворцы — живой красотой.