Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Куда более массивным и знаменитым был третий храм Артемиды в Эфесе. Второй храм сгорел дотла в день, когда родился Александр (356), и об этом совпадении Гегесий из Магнесии отпустил остроту, которая, по словам обыкновенно добродушного Плутарха, была достаточно холодна, чтобы «остудить пламя пожара» [1781]. Вскоре было начато строительство нового здания, завершенное к концу столетия. Александр предложил взять на себя все строительные расходы, если на храме будет написано имя жертвователя, но гордые греки Эфеса ответили ему отказом, воспользовавшись тем обезоруживающим (или, быть может, язвительным) доводом, что «не подобает одному богу строить храм для другого» [1782]. Тем не менее любимый архитектор Александра Динократ спроектировал храм таким образом, что тот стал самым большим святилищем в Элладе. Тридцать шесть его колонн были украшены барельефами, над которыми потрудились разные скульпторы, в том числе и вездесущий Скопас. Один барабан скульптурной колонны хранится в Британском музее, словно бы доказывая одной своей драпировкой, что греческая скульптура все еще находилась поблизости от вершины своего расцвета. Головы фигур — это не застывшие и идеализованные типы, но индивидуальные лица, оживляемые чувством и характером, предвестие эллинистического реализма.

На противоположном краю измерительной шкалы помещается другое достижение четвертого века — терракотовые статуэтки. Беотийская Танагра стала синонимом маленьких фигурок из обожженной и не покрытой лаком глины; сначала из нее вылепливались обобщенные типы, которые затем отделывались и расписывались вручную, чтобы обернуться тысячами индивидуальных форм, расцвеченных красками и разнообразием повседневной жизни. Как и раньше, живопись приходила на помощь другим искусствам, но теперь она приобрела независимый статус и достоинство, а живописцы получали заказы со всего греческого мира. Учитель Апеллеса Памфил из Амфиполя отказывался принимать учеников меньше, чем на двенадцать лет, и запрашивал 6 000 долларов за курс обучения. Диктатор локрийской Элатеи Мнасон заплатил по десять мин за каждую из ста фигур на батальном полотне Аристида Фиванского, так что одна картина обошлась ему в 100 000 долларов; тот же энтузиаст отдал Асклепиодору 360 000 долларов за полотно с изображением двенадцати главных олимпийцев. Лукулл заплатил 12 000 долларов за копию портрета, написанного Павсием Сикионским с любовницы Менандра Гликеры [1783]. Один рисунок Апеллеса, говорит Плиний, продавали за сумму, равную богатствам целых городов [1784].

«Апеллес Косский, — свидетельствует тот же восторженный дилетант, — превзошел всех других художников, живших до или после него. В одиночку он сделал для живописи больше, чем все остальные, вместе взятые» [1785]. Должно быть, Апеллес не знал себе равных среди современников, так как он мог позволить себе редкую роскошь хвалить товарищей по цеху. Узнав, что величайший из его соперников — Протоген — живет в бедности, Апеллес приплыл на Родос его навестить. Не предупрежденный о его приезде, Протоген отлучился из своей мастерской как раз тогда, когда в нее зашел Апеллес. Старая служанка спросила, как представить посетителя хозяину, когда тот вернется. Апеллес ответил лишь тем, что взял кисть и одним взмахом руки провел на картине линию тоньше волоса. Когда Протоген пришел назад, старуха с сожалением сказала, что не знает имени удалившегося посетителя, но, увидев контур и оценив его изящество, Протоген вскричал: «Такую линию мог нарисовать только Апеллес!» Затем он провел еще более тонкую линию внутри линии Апеллеса и просил старуху показать ее незнакомцу, если тот придет вновь. Апеллес вернулся, подивился мастерству отсутствующего Протогена, но провел между двумя линиями третью — столь филигранную и изящную, что, увидев ее, Протоген признал свое поражение и бросился в гавань задержать и поприветствовать Апеллеса. Эта картина как драгоценный шедевр передавалась из поколения в поколение, пока не была куплена Юлием Цезарем и не погибла в пожаре, уничтожившем дворец императора на Палатинском холме. Стремясь привлечь внимание греческого мира к таланту Протогена, Апеллес спросил у него, сколько тот хотел бы получить за некоторые свои картины; Протоген назвал скромную сумму, но Апеллес предложил ему вместо нее пятьдесят талантов (300 000 долларов), а затем пустил слух, что намеревается продать эти картины под своим именем. Родосцы, которым представился шанс лучше оценить своего художника, заплатили Протогену больше, чем давал ему Апеллес, и хранили картины среди городских сокровищ [1786].

Между тем Апеллес снискал аплодисменты греческого мира своей Афродитой Анидиоменой — Афродитой, выходящей из моря. За ним послал Александр, позировавший ему для многих портретов. Молодой завоеватель не был удовлетворен изображением своего Буцефала на одном из этих рисунков и подвел коня ближе к картине для сравнения.

Увидев картину, Буцефал заржал, на что Апеллес заметил: «Похоже, ваше величество, что конь понимает в живописи больше вашего» [1787]. В другом случае, когда царь держал речь об искусстве в мастерской Апеллеса, художник попросил его говорить о чем-нибудь другом, чтобы не рассмешить мальчишек, растирающих краски. Александр принимал все это добродушно, и когда он поручил мастеру написать его любимую наложницу, а Апеллес в нее влюбился, царь послал ее ему в подарок [1788]. Поверх законченных картин Апеллес клал густой слой лака, который сохранял цвета, приглушал их блеск и при этом делал их более живыми, чем прежде. Он трудился до самого конца, и смерть пришла к Апеллесу тогда, когда он добавлял новые штрихи к портрету вечной Афродиты.

Скульптурным шедевром данного периода явился великий Мавзолей, посвященный царю Мавсолу из Галикарнаса. Будучи номинально персидским сатрапом, Мавсол распространил свою личную власть над Карией, некоторыми областями Ионии и Ликии и использовал собственные внушительные доходы для постройки флота и украшения своей столицы. Когда он умер (353), его преданная сестра и супруга Артемисия провела в его честь знаменитый турнир ораторов и созвала лучших художников Греции участвовать в постройке гробницы, приличествующей гению ее мужа. Она была царицей не только по браку, но и по природе; когда родосцы воспользовались смертью царя и вторглись в Карию, она разгромила агрессоров с помощью грамотной стратегии, захватила их флот и столицу и вскоре вынудила богатых купцов пойти на ее условия [1789]. Но скорбь о смерти Мавсола точила ее, и она умерла через два года после него, так и не увидев законченного монумента, которому было суждено войти новым словом во все западноевропейские языки. Со временем Скопас, Леохар, Бриаксид и Тимофей воздвигли прямоугольную гробницу из белых мраморных плит на кирпичной основе, покрыли ее пирамидальной крышей и украсили тридцатью шестью колоннами и множеством статуй и рельефов. Безмятежная и исполненная силы статуя Мавсола [1790]в 1857 году была найдена англичанами среди развалин Галикарнаса. Еще большим совершенством отличается фриз [1791], вновь показывающий сражение греков с амазонками. Эти мужчины, женщины и кони принадлежат к шедеврам мирового барельефа. Амазонки здесь не мужеподобные воительницы, выстроившиеся в боевом порядке; это чувственные красавицы, которые, должно быть, соблазняли греков на нечто более сладостное, чем битва. Вместе с третьим храмом в Эфесе Мавзолей занял место среди Семи чудес света.