Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Ближе всего Аристотелю биология: именно здесь его наблюдения наиболее широки и обильны, и именно здесь он допускает больше всего ошибок. Его высшим достижением является слияние предыдущих открытий и окончательное оформление науки о жизни. С помощью своих учеников он свел воедино данные о фауне и флоре стран Эгейского бассейна и собрал первые научные коллекции животных и растений. Если следовать Плинию [1969], Александр отдал приказ своим охотникам, егерям, рыбакам и другим своим подчиненным предоставлять Аристотелю любые образцы и информацию, которые тот затребует. Философ так оправдывает свой интерес к низменным вещам: «Во всех естественных объектах содержится нечто удивительное, и если кто-то презирает созерцание низших животных, он должен презирать самого себя» [1970].

Он делит животное царство на области enaima и anaima — кровное и бескровное, — которые приблизительно соответствуют нашим «позвоночным» и «беспозвоночным». Бескровных животных он подразделяет на панцирных, ракообразных, моллюсков и насекомых, а животных с кровью — на рыб, земноводных, птиц и млекопитающих. Он охватывает впечатляюще обширные и разнообразные сферы: органы пищеварения, выделения, ощущения, движения, размножения и защиты; типы и повадки рыб, птиц, рептилий, обезьян и сотен других групп; их брачные сезоны и способы произведения на свет и выкармливания потомства; феномены полового созревания, менструации, беременности, недоношенности, рождения близнецов; ареалы и миграции животных, их паразиты и заболевания, образ их сна и зимовки… Ему принадлежит превосходное описание жизни пчел [1971]. Труды Аристотеля полны подозрительных случайных наблюдений: кровь быков якобы свертывается быстрее, чем кровь большинства других животных; некоторые самцы, особенно козлы, дают молоко· «среди всех живых существ лошади самые похотливые после человека» [1972] [1973].

Более всего ею интересуют органы и повадки животных, связанные с размножением, и он особенно поражается разнообразием способов, посредством которых природа достигает непрерывности вида, «сохраняя тип, когда она не способна сохранить отдельное существо» [1974]; в этой области его труды не знали себе равных вплоть до последнего столетия. Жизнь животных вращается вокруг двух фокусов — пищи и воспроизведения [1975]; «Самка имеет орган, который следует рассматривать как яичник, так как в нем содержится то, что поначалу является недифференцированным яйцом и посредством дифференциации становится множеством яиц» [1976] [1977]. Женский элемент привносит в эмбрион вещество и питание, мужской — силу и движение; женский элемент пассивен, мужской — движущая сила [1978]. Аристотель отвергает мнения Эмпедокла и Демокрита о том, что пол эмбриона предопределяется температурой матки или преобладанием одного воспроизводительного элемента над другим, а затем переформулирует их теории как свою собственную:

«Всякий раз, когда формирующий (мужской) принцип не сможет получить перевеса и по недостатку тепла окажется неспособен надлежащим образом подготовить вещество и тем самым оформить его по своему подобию, тогда это вещество приобретет противоположный пол» [1979]. «Порой, — добавляет он, — женщины рожают по три или четыре ребенка, особенно в некоторых странах. Самое большое число когда-либо рожденных сразу детей — пять, и такое явление было засвидетельствовано неоднократно. Жила некогда женщина, у которой было двенадцать детей после четырех родов, и большинство из них выжили» [1980].

Аристотель предвосхищает многие биологические теории девятнадцатого века, полагая, например, что органы и свойства эмбриона формируются из крохотных частичек (ср. «пангены» Дарвина), которые передаются от каждой части взрослого организма его воспроизводительным элементам [1981]. Подобно фон Беру, он учит, что первыми в эмбрионе проявляются черты, присущие роду, вторыми — присущие виду, последними — присущие индивиду [1982]. Он устанавливает принцип, составлявший предмет гордости Герберта Спенсера: в целом плодовитость организмов обратно пропорциональна сложности их развития [1983]. Описание зародыша цыпленка показывает Аристотеля с самой лучшей стороны:

«Если угодно, можно попробовать такой эксперимент. Возьмем дюжину или больше яиц, и пусть их высиживают две или более куриц. Начиная со второго дня и вплоть до вылупления будем ежедневно брать яйцо, разбивать его и исследовать содержимое… В случае с обычной курицей зародыш впервые становится видимым спустя три дня… Сердце выглядит как капелька крови, которая бьется и движется, словно наделенная жизнью; от него отходят две извилистые вены, наполненные кровью, и мембрана, отводящая кровяные волокна из вен, теперь окутывает желток… Когда яйцу исполнится десять дней, отчетливо видны цыпленок и все его части» [1984].

Аристотель полагает, что человеческий эмбрион развивается подобно цыпленку: «Таким же образом внутри чрева матери лежит младенец… ибо природа птицы может быть уподоблена природе человека» [1985]. Теория функционального подобия органов позволяет ему видеть единство животного мира: «Ноготь подобен когтю, кисть руки — клешне краба, перо — рыбьей чешуе» [1986]. Иногда он близко подходит к учению об эволюции:

«Мало-помалу природа переходит от неживых вещей к живым организмам таким образом, что невозможно определить, где начинается одно и кончается другое… Так, на следующей, более высокой, чем неживая природа, ступени находится род растений, относительно безжизненный в сравнении с животными, но живой в сравнении с [чисто] телесными предметами. Растения располагаются на непрерывной лестнице восхождения к живым существам. В море существуют некоторые организмы, о которых затруднительно сказать, животные это или растения.

Губка во всех отношениях напоминает растение… Некоторые животные имеют корни и погибают, если их отделить… В том, что касается восприимчивости, то в од» их животных нет и следа ее, в других она проявляется весьма смутно… Так и во всем животном царстве наблюдается последовательная дифференциация» [1987].

Аристотель считает обезьяну промежуточной ступенью между человеком и другими живородящими животными [1988]. Он отвергает концепцию Эмпедокла о естественном отборе путем произвольных мутаций. В эволюции не бывает случайностей; линии развития детерминированы внутренним стремленйем каждой формы, вида и рода наиболее полным образом осуществить свою природу. Промысел существует, но он представляет собой не столько внешнее руководство, сколько внутренний порыв, или «энтелехию» [1989], благодаря которой каждая вещь устремляется к реализации собственной природы во всей ее полноте.