Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Ее персонажи обрисованы менее мощно и живо, чем персонажи «Илиады». Пенелопа все время пребывает в тени, и ее смутные очертания приобретают внятность только в самом конце, когда по возвращении супруга тень сомнения, возможно, даже сожаления, омрачает ее чело. Фигура Елены более отчетлива и своеобразна; та, ради которой вышла в поход тысяча кораблей и пали тысячи воинов, предстает здесь по-прежнему «богиней среди жен», прелестной в своей зрелости, более кроткой и умиротворенной, нежели в прошлом, но столь же горделивой, как всегда, грациозно принимающей все знаки внимания, оказываемые ей как царице [751] «Одиссея», IV, 120–136. . Навсикая — это очаровательный набросок, отражение мужского понимания женщины; трудно ожидать от грека столь изящной и романтичной зарисовки. Телемах очерчен смутно; он заражен нерешительностью и как бы осенен тенью гамлетизма; но Одиссей — это самый законченный и сложный портрет из оставленных греческой поэзией. В целом «Одиссея» представляет собой увлекательный роман, написанный Обворожительными стихами, исполненный нежного чувствования и удивительных приключений; невоинственной и постаревшей душе он более интересен, чем величественная и кровавая «Илиада».

Эти поэмы — все, что осталось от обширного эпического цикла, — стали самым драгоценным элементом литературного наследия Греции. Гомер был основой греческого воспитания, сокровищницей греческого мифа, источником тысяч драматических произведений, опорой нравственной подготовки и (что поразительнее всего) Священным писанием ортодоксальной теологии. Геродот говорит (возможно, несколько преувеличивая), что именно Гомер и Гесиод придали ясный и человеческий облик олимпийцам и упорядочили небесное священноначалие [752] Геродот, II, 53. . Гомеровские боги исполнены немалого величия; нашу любовь вызывают даже сами их недостатки; однако ученые давно уже показали, что изобразившие их поэты были бесшабашными скептиками, а скептицизм не то свойство, которое подобает создателям национальной Библии. Эти божества бранятся, словно родственники, угрюмо распутничают и разделяют с человечеством те свойства, которые Александр считал стигматами смертности, — потребность в любви и сне; они человечны во всем, разве что не испытывают голода и не умирают. Ни один из них не сравнится в рассудительности с Одиссеем, в героизме с Гектором, в нежности с Андромахой, в величавости с Нестором. Только поэт шестого столетия, привычный к ионийскому сомнению, мог изобразить богов такими шутами [753] Cuitius, Ernst, Griechische Geschichte, Berlin, 1887f, I, 126, in Robertson, J.M., Short History of Free Thought, London, 1914, I, 127; Mahafiy, Social Life, 352; Murray, Epic, 267. . Одна из насмешек истории заключается в том, что поэмы, где сцены с олимпийцами исполняют в сущности роль комического дивертисмента, почитались по всей Элладе опорой благопристойности, нравственности и веры. В итоге этот парадокс привел к взрыву: юмор разрушил веру, и нравственное развитие человечества восстало против устарелой нравственности богов.

Религия не смогла объединить Грецию, но атлетике это периодически удавалось. Люди сходились в Олимпию, Дельфы, Коринф и Немею не столько ради того, чтобы почтить богов (их можно было почтить в любом другом месте), сколько для того, чтобы поприсутствовать на героических состязаниях первоклассных атлетов и экуменическом собрании греков со всего света. Александр, который мог смотреть на Грецию извне, считал Олимпию столицей греческого мира.

В атлетике мы находим подлинную религию греков — поклонение здоровью, красоте и силе. Симонид говорил: «Лучшее для смертных — здоровье, затем — пленительная красота; хорошо — когда есть богатство, нажитое честно, когда ты молод и среди друзей» [754] Symonds, 187. . «Нет для мужа при жизни большей чести и славы, — утверждала «Одиссея» [755] «Одиссея», VIII, 146. , — чем та, которую он стяжал своими руками и ногами». Возможно, атлетика была необходимостью для аристократического народа, живущего в окружении рабов более многочисленных, чем их господа, часто призываемого на защиту своей земли от более крупных держав: она помогала поддерживать хорошую форму. В древности война зависела от физической силы и ловкости, которые были первичной целью тех состязаний, что наполняли Элладу громом своей славы. Мы не должны видеть в среднем греке исследователя и поклонника Эсхила и Платона; скорее, словно типичный британец или американец, он интересовался спортом, и его земными богами были его любимые атлеты.

Греки проводили приватные, местные, муниципальные и общеэллинские игры. Даже фрагментарное наследие античности знакомит нас с рядом любопытных видов спорта. На одной стороне рельефа из Афинского музея изображен поединок борцов, на другой — игра в хоккей [756] Rodenwaldt, 233. . Плавание, скачки на неоседланных лошадях, метание и ловля дротиков на полном скаку были не столько видами спорта, сколько общими навыками всех граждан. Охота превратилась в спорт, когда перестала быть необходимостью. Игры в мяч были столь же разнообразны и столь же популярны, как сегодня; в Спарте слова игрок в мяч и юноша были синонимами. В палестрах строили особые помещения для игр с мячом; эти помещения назывались сферистериями , а тренеры сферистами . На другом рельефе мы видим мужчин, направляющих мяч в стену или в пол и отбивающих его ладонью [757] Gardiner, Athletics, 230. ; неизвестно, делили ли это ифоки поочередно, как в современном гандболе. Одна из игр в мяч напоминала канадский лакросс, будучи разновидностью хоккея, в Которую играли ракетками. Поллукс (второй век н. э.) описывает ее почти в современных терминах:

«Несколько юношей, разделившись на две равные группы, оставляют на приготовленном и отмеренном ими ровном месте кожаный мяч размером с яблоко. Заняв установленные для них позиции, они устремляются к мячу, словно это разыгрываемый между ними приз. Игроки держат в правой руке ракетку ( rhabdort )… заканчивающуюся плоским закруглением, центр которого оплетен наподобие сети струнами из кишок животных. Каждая команда стремится первой загнать мяч в противоположный конец площадки, отведенный соперникам» [758] Mahafiy, Greek Education, 18. .

Тот же автор описывает игру, в которой команды пытаются пробросить или перебросить мяч через строй противника, «пока одна из сторон не оттеснит другую к линии ее ворот». В плохо сохранившемся фрагменте Антифана (четвертый век до н. э.) речь идет о «звезде»:

«Получив мяч, он развлекался, то передавая его одному игроку, то ускользая от другого; он выбил мяч у одного и с громким криком наседал на другого. Наружу, дальний пас, за ним, через голову, короткий пас…» [759] Gardiner, Athletics, 234. .