Павел Уваров - Варфоломеевская ночь: событие и споры

Однако эти примеры не означают, что все гугеноты либо отреклись, либо стали никодимитами, лишь внешне подчиняясь общим правилам, чтобы выйти из тюрьмы, хотя многие, наверное, поступали именно так. 287 случаев публичного отречения не характеризуют всю протестантскую общину Дижона. Численность дижонских гугенотов в 1562 г. оценивается в 500–600 человек (при населении около 15 тыс.), и многие при первых признаках давления со стороны магистратов бежали из города [150] По поводу оценок численности гугенотской общины в Дижоне и о возможных расхождениях в них см.: Richard J . Les quêtes de l’église Notre-Dame et la diffusion du protestantisme à Dijon vers 1562 // Annales de Bourgogne. 1960. Vol. 32. 183–189. . Немало гугенотов отправились прямо в Женеву, расположенную гораздо ближе, чем Лион или Париж — французские города с крупными гугенотскими общинами. Были и такие, кто остались преданными своей вере и не пошли на отречение. Они составляли явное меньшинство, поскольку большая часть все же бежала или отступилась. Но некоторые, подобно сапожнику Никола Юрто, предпочли длительное заключение отступничеству от кальвинизма. Юрто был арестован вместе с женой в октябре 1563 г. после жалобы соседей, что они "очень громко распевали по-французски псалмы Давида в своей лавке" [151] AMD, D 65 (liasse), 2 Octobre 1563. . И вновь существо вопроса заключалось в нарушении социальных отношений. Вместо отречения и обещания "жить по-католически", данного многими собратьями по вере, Юрто некоторое время упорствовал. Через пять лет, в 1568 г., он примкнул к десяткам людей, отрекшихся в целях освобождения из тюрьмы [152] Ibid. Septembre 1568. .

Поскольку большинство рассмотренных отречений — чуть более половины — сделаны в течение нескольких недель после Варфоломеевской ночи, в августе 1572 г., заманчиво сделать вывод, что эти гугеноты, возможно как и многие другие, не были искренними в своем отступничестве. Они могли всерьез опасаться дижонской бойни, похожей на парижскую (так и произошло в 12 других провинциальных городах, где имелись большие общины протестантов), или же подверглись обращению насильственно. Однако все сохранившиеся источники доказывают, что насилия в Дижоне не было. Как только 31 августа 1572 г. вести о парижских убийствах достигли Бургундии, Леонар Шабо, граф де Шарни и наместник провинции, приказал всем дижонским гугенотам на другой же день явиться в ратушу к городским властям. Затем протестантов согнали в донжон замка для их же безопасности. Когда через пару дней прошел слух, что всех протестантов надлежит умертвить по воле короля, Шарни и Пьер Жаннен — молодой адвокат дижонского парламента — приказали прево не трогать сидевших в замке. При этом Жаннен, который позже прославился во времена Лиги, а затем и как министр Генриха IV, якобы произнес: "Королям должно повиноваться не спеша, когда они гневаются", и заметил, что римский император Феодосий однажды пожалел, что в гневе приказал перебить множество христиан. Быть может, эта фраза апокрифична, ибо Жаннен приводит ее в своих мемуарах лишь 50 лет спустя [153] Jeannin P . Discours apologétiques fait par m. le president Jeannin, de sa conduicte durant les troubles de la Ligue, et depuis sous les régnés du feu roi Henri-le-Grand et du roi a present regnant, 1622 // Collection des mémoires relatifs à l’histoire de France depuis l’avenement de Henri IV jusqu’ à la paix de Paris conclue en 1763 / Ed. M. Potitot. Vol. 16, 2de sérié. P., 1822. P. 128–148. . Но побоище в Дижоне удалось предотвратить, так как местных гугенотов продержали взаперти до выяснения истинной воли короля. Один из гугенотов все же погиб — некий сьер де Трав, застреленный при попытке к бегству вечером 21 сентября. Назавтра Шарни распорядился отпустить всех заключенных, кто подпишет обязательство "жить по-католически", тем самым начав уже описанный процесс массовых отречений [154] AMD, B 208, fols. 15v–23r, deliberations de l'Hôtel-de-ville, 31 August–22 September 1572. .

Чтобы объяснить отступничество около полутора сотен дижонских гугенотов вскоре после Варфоломеевской ночи в Париже, необходимо искать ответ не в слепом насилии, а в более систематическом и длительном воздействии, приведшем не к избиению, а к отречению. Пример Дижона показывает, что, несмотря на крайнюю враждебность к гугенотам, вплоть до незаконного их заточения и захвата имущества, бойня не была предопределена даже после известия о событиях в Париже. После начала религиозных смут отцы города в своих действиях руководствовались скорее общественно-политическими, чем доктринальными мотивами, т. е. сохранением единства католической общины в богослужении и поведении и, следовательно, сохранением социально-политического порядка. Разумеется, эти цели были связаны с вопросами доктрины, но предотвращение раскола в обществе и охрана порядка, пожалуй, стояли выше в списке их приоритетов, нежели чистота веры. В конце концов они добились и того и другого без насилий, подобных бойне Варфоломеевской ночи, поскольку политика вынужденных отречений оказалась столь успешной еще с 1562 г. Как ни странно, политика дижонских властей, которые игнорировали или не так строго соблюдали мирные эдикты 1562, 1563, 1567 и 1570 гг. (все они гарантировали гугенотам определенные права и защиту законом), в итоге привела к воссоединению и сплочению горожан вокруг католического большинства. Напротив, королевская политика ограниченной веротерпимости и ряд мирных эдиктов, призванных избежать насилия и гражданских войн, в конечном счете привели к обострению последних. Именно политика короны усугубила религиозные противоречия и вызвала вспышки народного насилия, что во многом объясняет размах убийств. Однако Дижону и ему подобным городам по всей Франции удалось избежать кровавых ужасов Варфоломеевской ночи в отличие от Парижа и десятка других центров избиения гугенотов в 1572 г.

В заключение я хотел бы снова подчеркнуть, что искра, приведшая к взрыву насилия в Париже 24 августа 1572 г., была вызвана политическим шагом французского двора. Бесспорно, городские советники Парижа заботились о поддержании порядка не менее, чем их коллеги в Дижоне. Но они не были в состоянии воспротивиться решению Королевского совета умертвить Колиньи и других дворян-гугенотов или предотвратить переход от этих убийств ко всеобщему избиению с куда более серьезными последствиями. В Дижоне, а возможно и в других городах, даже яростно настроенные против гугенотов католические магистраты, в отличие от короля, королевы-матери и членов их совета, сознавали, что истребление гугенотов — не лучший способ избавить страну от ереси. Подобные действия лишь углубляли социально-политический раскол и затрудняли его преодоление. По крайней мере в Дижоне было успешно применено иное средство обуздания ереси: тюремное заключение и арест имущества. Будучи незаконными согласно эдиктам веротерпимости, эти действия все же дали графу де Шарни и Пьеру Жаннену возможность прибегать к прянику, а не кнуту, чтобы к 1572 г. удержать большинство горожан-гугенотов в повиновении и избежать бойни.