Антон Горский - «Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

С воздействием рассказа о победе Оттона I может быть сопоставлен еще один упоминаемый Львом Диаконом и остававшийся непонятным факт. Излагая речь Святослава византийским послам во время переговоров, происходивших в 970 г., хронист приводит такую угрозу: «Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию» (εἰδὀὐ βοὐλεσθαι Ῥωμαίους ταῦτα καταβαλεῖν, ἀλλὰ τῆς Εὐρώπης θᾶττον ἀφίστασθαι, ὡς μὴ προσηκούσης αύτοις, καὶ πρὸς τὴν Ασίαν μετασκευάζεσθαι) [175]. Такое суждение в устах русского князя выглядит, на первый взгляд, странно [176]. Но если у Льва Диакона точно передана речь князя на совете в Доростоле летом 971 г. (которую греки не могли слышать), то содержание переговоров с послами, которые обязаны были передавать императору точные сведения, тем более вряд ли могло быть вымышлено [177]. Между тем, сходство с этими словами Святослава можно усмотреть в речи Оттона: «Позорно было бы, если бы мы, ныне повелители почти всей Европы, сдались врагам» (Pudeat iam nunc dominos pene totius Europae inimicis manus dare). В обеих фразах присутствует один мотив — претензии на власть над Европой. Святослав, как и Оттон I, расширял владения в ее пределах, но только в Юго-Восточной Европе. Оттон I теснил в конце 960-х гг. Византию в Италии, а Святослав (вероятно, в союзе с ним [178]) — на Балканах.

Таким образом, можно полагать, что Святослав Игоревич — князь, не воспринявший проповедь христианства со стороны германского короля, — тем не менее, оказался впечатлен тем, что рассказывали его посланники в 960-х гг. о полководческих подвигах Оттона; это отразилось в речах русского князя — в первую очередь, в произнесенной перед сражением с византийцами в 971 г. под Доростолом, которая произвела сильное впечатление на современников и была донесена как русской, так и византийской традициями историописания [179].

В настоящее время в медиевистике ставится под сомнение правомерность применения понятия «феодализм» по отношению к реалиям общественного строя в средневековой Западной Европе [181]. Эта тенденция не может не вызывать интереса у историков-русистов, поскольку при изучении социально-экономических отношений в русском средневековом обществе за точку отсчета всегда брались представления, дефиниции и схемы, выработанные на западноевропейском материале, и в первую очередь — понятие «феодализм».

Уже во второй половине XVIII столетия, т. е. вскоре после появления этого понятия в западной исторической науке [182], оно стало прилагаться к русской истории. Главным признаком феодального порядка в историографии второй половины XVIII — начала XIX вв. выступала вассально-ленная система, и, соответственно, именно это явление было усмотрено на Руси. При этом с феодом (леном) одни авторы отождествляли русское «поместье», другие же — княжеские «уделы» [183].

В отечественной историографии XIX столетия более обращалось внимания на специфику развития Руси, и термин «феодализм» к отечественной истории прилагался редко [184]. Между тем, в середине — второй половине XIX столетия в историографии западного Средневековья утвердилось представление о второй сущностной черте феодального строя (помимо вассально-ленной системы). Такой чертой, экономической основой феодализма была признана крупная земельная собственность, в медиевистической терминологии — «сеньория» [185]. В ту же эпоху в сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса было сформулировано широкое понятие «феодализма» — он стал рассматриваться как одна из социально-экономических формаций, т. е. как вся совокупность общественных отношений на определенном этапе развития человечества.

Но такое явление, как крупная земельная собственность, в русском средневековом обществе, несомненно, существовало. И вполне закономерно в начале XX столетия появилась концепция о наличии феодального строя на Руси. Ее автор, Н. П. Павлов-Сильванский, отстаивал мнение о наличии на Руси в XIII–XVI вв. основных черт феодализма, признаваемых тогдашней наукой, — сеньории («боярщины», как он ее называл, т. е. земельной собственности бояр) и вассально-ленной системы [186].

В историографии советской эпохи было воспринято и распространено на отечественную историю марксистское представление о феодализме как общественно-экономической формации. Как главная его черта рассматривалось, в соответствии с представлениями, выработанными на западноевропейском материале, наличие крупной земельной собственности. Основные дебаты развернулись вокруг вопроса о времени становления феодализма на Руси. При этом конкретно-исторические представления о генезисе феодализма были заимствованы у течения в науке о западном Средневековье — одного из направлений т. н. «вотчинной теории» (того, для которого было свойственно принятие некоторых положений «Марковой теории»): переход к феодализму в сфере социально-экономических отношений отождествлялся со сменой крестьянской общины как собственника земли сеньорией (в русском переводе — «вотчиной») [187].

В 1930-е гг. имели место две дискуссии об общественном строе Киевской Руси. Б. Д. Греков в 1932 г. выступил с гипотезой об утверждении феодализма на Руси уже в IX–X вв. Другие исследователи (в том числе С. В. Юшков и С. В. Бахрушин), соглашаясь с Б. Д. Грековым в том, что на Руси шел генезис феодализма, полагали, что о его складывании можно говорить не ранее XI–XII вв. [188]В конце 1930-х гг., под влиянием идей «Краткого курса истории ВКП(б)» было выдвинуто (неспециалистами по средневековой истории) предположение о рабовладельческом характере Киевской Руси. Исследователи раннего Средневековья (как Б. Д. Греков, так и его недавние оппоненты) эту версию отвергли [189].

В результате к середине XX столетия в отечественной историографии возобладала точка зрения о феодализме на Руси начиная с домонгольского периода. По схеме Б. Д. Грекова, уже в IX–X вв. существовало крупное частное землевладение — феодальные вотчины, соответствующие западноевропейским сеньориям [190]. Грековская концепция надолго вошла в учебники, но недолго продержалась в науке. Причина — ее очевидное несоответствие сведениям источников.

Для IX в. нет никаких сведений о наличии на Руси крупного частного землевладения. Для середины и второй половины X в. есть только единичные известия о «селах», принадлежавших киевским князьям. Для XI столетия есть данные, позволяющие говорить о развитии княжеского землевладения, и лишь единичные сведения о появлении земельных владений у бояр и церкви. Для XII в. таких сведений больше, но ненамного.