Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Внутреннее развитие Империи характеризовалось еще меньшим риском скорого распада Аугсбургской системы, чем в предшествующие годы, но являло перспективно весьма опасные противоречия. Как при Фердинанде, так и на протяжении всех лет правления Максимилиана протестанты постоянно выдвигали требование полной свободы религиозного вероисповедания. Поскольку речь не шла уже о компромиссе в вере, надежды на который развеялись в 1557 г., а предполагалось лишь свободное отправление всех узаконенных в Аугсбурге конфессий, то вновь неизбежно возникал вопрос «духовной оговорки». Максимилиану удалось на Аугсбургском рейхстаге 1566 г. парировать требования лютеранских князей вернуться к этой проблеме. Весьма эффективным средством стало манипулирование фактором кальвинизма, особенно после введения кальвинистского вероисповедания в Пфальце в 1562–1564 гг., пугавшего лютеранских ортодоксов новым расколом. Играя на неразрешимых с точки зрения богословия противоречиях между евангелическими и реформатскими сословиями, Максимилиан мог использовать раскол единого протестантского фронта.

Но здесь же крылись источники нового обострения. Одним из них становился впервые заявленный радикализм Пфальца , где после введения кальвинизма курфюрст Фридрих III Благочестивый (1559–1576) видел будущее не только в правовой легитимации своего выбора на уровне Империи, но и в динамичной политике, призванной подкрепить Пфальц надежными союзниками в Нидерландах, во Франции и в рейнских землях Империи. Активность Пфальца была естественной реакцией гейдельбергского курфюрста на блокаду со стороны евангелических князей. Но она же угрожала вывести пфальцский фактор за границы имперского политического поля. С другой стороны, наметилось дистанцирование от Вены баварских Виттельсбахов в лице Альбрехта V, особенно после фактического роспуска Ландсбергского союза и осуществления в Баварии с 1566 г. поэтапной рекатолизации на всех уровнях, что контрастировало с компромиссной политикой Максимилиана. Разумеется, отход от более тесного партнерства с Баварией не был равнозначен глубокому расколу в протестантских рядах, но в совокупности все эти тенденции угрожали ослаблением имперского контроля и влекли изоляцию императора. Однако в целом Максимилиану удалось овладеть положением. Главными партнерами короны, как и раньше, оставались умеренные лидеры немецкого протестантизма, прежде всего Саксония (Август I) и Вюртемберг (Христофор I). Опираясь на них, император находил подспорье в протестантском лагере Империи.

Главным полем столкновений оказался рейхстаг в Аугсбурге в 1566 г. Созывая имперский форум, император, помимо всего прочего, желал показать силу Гейдельбергу, заставив его вернуться в правовое русло Аугсбургского мира. Аргументом Максимилиана был очевидный кальвинизм пфальцской Реформации, только что введенной курфюрстом Фридрихом III, что вступало в противоречие с нормами 1555 г. Большинство католических и евангелических князей соглашались с мнением императора, и над Пфальцем нависла реальная угроза имперской опалы. Но в решающий момент Август Саксонский вместе с курфюрстом Бранденбурга, не желая дальнейшей опасной эскалации, поддержал мнение пфальцских уполномоченных, признав Гейдельбергскую Реформацию родственной Аугсбургскому вероисповеданию, за исключением пункта о евхаристии. Вполне возможно, и сам Максимилиан не желал открытого разрыва. Ценности внутриимперского мира, столь дорогой ценой осознанные в предыдущие годы, перевешивали необходимость строго правовой акции. В любом случае, однако, Саксония выступала главной нейтральной силой, что вынуждало Венский двор в дальнейшем прислушиваться к мнению правившего в ней Дома Веттинов.

В итоге окончательно оформился важнейший с точки зрения имперской политики треугольник Саксония— Пфальц — Бавария , в пространстве которого теперь решалась судьба внутреннего согласия в Империи.

Одновременно Максимилиан находил более или менее приемлемый компромисс с протестантизмом в наследственных землях (разрешение евангелического культа для дворян и их подданных в Верхней и Нижней Австрии в 1568 г. и Брукская ассекурация 1571 г.), что позволяло Империи сохранять единство сил прежде всего в борьбе с турецкой агрессией на юго-востоке Империи. Кроме того, после весьма нелегких испытаний, вызванных попытками Испании подавить нидерландское восстание в 1568–1570 гг., Максимилиан стабилизировал отношения со своим двоюродным братом. Положение для Филиппа осложнялось еще и тем, что после смерти своего единственного на тот момент наследника по мужской линии дона Карлоса (1568) и кончины третьей жены короля Изабеллы Валуа он оказывался перед перспективой передачи в будущем испанской короны Венским Габсбургам. Согласно Бургундскому договору 1548 г., Максимилиан выступал единственным законным претендентом.

Положение Империи — и европейское и внутреннее — в год смерти императора было более прочным, нежели в 1564 г. Последовавшая тогда же кончина Фридриха III Пфальцского избавляла от слишком беспокойного партнера, а восшествие на престол его преемника Людвига VI, вернувшего на несколько лет Гейдельберг в лоно лютеранства, исключало Пфальц из числа активных контрагентов имперского престола. Максимилиан оставлял своему наследнику, старшему сыну Рудольфу, которого успел короновать римской короной в 1575 г., шансы на мир по меньшей мере еще на десять лет.

Естественно, улучшение было бы немыслимо без относительной солидарности большинства имперских князей. Огромную роль здесь играло поколение правивших тогда территориальных властителей, поколение эпохи Аугсбургского мира , чьи представители были либо сверстниками, либо старшими современниками Максимилиана. Несмотря на конфессиональные различия, большинство из них прекрасно понимало ценности и цену достигнутых в 1555 г. соглашений. Вероятно, общее мнение хорошо выразил тогда курфюрст Бранденбургский Иоганн Георг (1571–1598), однажды заявив: «Лучше хранить ветхое здание Империи, чем разрушить его».

Правление двух ближайших наследников Карла V бесспорно содействовало внутреннему упрочнению имперских структур. После острых коллизий реформационных десятилетий, долгого отсутствия, зачастую буквального, фактора сильной и авторитетной имперской власти теперь после 1555 г. наметились тенденции к улучшению позиций короны, к успешному функционированию главных имперских институтов и к обретению относительной стабильности в рядах княжеской элиты, вынужденной воспринимать решения 1555 г. с объективной данностью. В то же время сами императоры не расставались с идеями общехристианского согласия, созвучными с гуманистическими традициями позднего средневековья. Затаенная мечта в будущем увидеть Империю и Европу в лоне одной Церкви не только роднили Фердинанда и Максимилиана с Карлом, но и сообщали огромный позитивный импульс к правительственной деятельности этих монархов, выражавшийся в попытках установить компромисс между конфессионально враждебными имперскими сословиями.