Дмитрий Прусаков - Природа и человек в древнем Египте

Социосинергетическая модель образования государства в древнем Египте тем более скорее опровергает, нежели поддерживает в чем-то экстремальную идею существования объединенного царства Долины и Дельты задолго до I династии, опирающуюся прежде всего на интерпретацию данных Палермского камня. В ряду изображенных на этом памятнике безымянных фигурок с каноническими "царскими" силуэтами, предшествующем перечню летописных монархов, имеются персонажи в двойных коронах, по мнению некоторых ученых, свидетельствующие о реальном существовании череды неограниченных додинастических правителей Обеих Земель. Однако, если с позиций чистого историзма, действительно, нет особых оснований усматривать в подобном "сообщении" дезинформацию, то социоестественный подход, по уже понятным причинам, порождает скептическое к нему отношение. К тому же, видимо, можно принять в расчет, что Палермский камень является отрывком летописи, которая была создана при IV–V династиях [см., например: Черезов 1960 , с. 261] и в обстановке разразившегося на их рубеже социально-политического кризиса, не исключено, решала идеологическую задачу повышения престижа царского дома и провозглашения извечности его владычества; словом, было бы не удивительно, если бы для вящей убедительности составители этих анналов внесли в них мифическую доисторическую династию. Не уместна ли здесь аналогия с шумеро-аккадским Царским списком с его легендарными "допотопными" царями?

Подводя предварительный итог настоящих социоестественных опытов, выскажем в качестве рабочей гипотезы допущение, что древнейшее объединенное государство Верхнего и Нижнего Египта со свойственным "восточной деспотии" социальным строем сложилось лишь к началу III династии, по завершении Первого социально-экологического кризиса цивилизации фараонов. Раннее (Тинитское) царство I и II династий явилось, наряду с тремя Переходными периодами позднейшей истории древнего Египта, бифуркацией его социально-политического развития, которую, помимо прочих характерных признаков, отличала эпохальная роль исторической случайности, обнаруживающей себя, в частности, в стремительном возвышении дома Нармера. Установление социально-экологической стабильности сопровождалось упорядочением общественных отношений и наступлением первой фазы государственной централизации в Египте — эпохи Старого царства.

Социоестественная гипотеза образования древнейшего централизованного государства в Египте, опирающаяся на результаты анализа коэволюции общества и его природной среды как взаимосвязанных частей единого живого организма, позволяет высказать дополнительное соображение о причинах наметившегося на том же этапе культурного отставания Северной Нубии, или страны Куш, находившейся южнее 1-го порога Нила.

Исследователи полагали [ср.: Шнирельман 1989 , с. 227], что в додинастическую эпоху развитие соседних Египта и Нубии шло сравнительно одинаковыми темпами, и оба региона в контексте социального прогресса принципиально не отличались друг от друга: об этом свидетельствует внешне аналогичный ассортимент археологических находок на месте египетских и нубийских поселений и захоронений соответствующих времен. Однако для периода с конца IV тыс. до н. э. по воцарение III династии учеными зафиксировано все усиливавшееся размежевание: в Египте полным ходом формировалось государство, а в Нубии по-прежнему поддерживались родо-племенные отношения [ Кацнельсон 1948б , с. 183–186; Пиотровский 1964 , с. 5–16]. Важнейшей причиной тогдашней политической стагнации Куша считали недостаток пахотной земли на узком нубийском отрезке долины Нила, сдержавший рост производительных сил и связанное с ним поступательное общественное движение — в противоположность Египту, где такой проблемы не стояло [ Кацнельсон 1948б , с. 187]. [36]

На наш взгляд, обилие плодородной земли в долине Нила севернее 1-го порога само по себе было бы все же не совсем точно принимать за непосредственную причину роста самоорганизации додинастического египетского общества в направлении государства, хотя к предпосылкам, благоприятствующим подобному вит ку эволюции, его, несомненно, отнести следует. В роли стимулов, приводящих в действие механизм общественного развития, гораздо более убедительно смотрелись бы динамичные факторы, возмущающие равновесную систему, к каковым в данном конкретном случае, по нашей гипотезе, относится трансгрессия Средиземного моря с затоплением значительной части Дельты, нарушившая социально-экологическую стабильность прежде всего на территории Египта. На Нижней Нубии же этот природный и вызванный им общественный катаклизмы, похоже, не отразились вовсе, чему, по-видимому, способствовали ее географическая удаленность от эпицентра экологического бедствия и "демпфирующий эффект" египетской социальной среды, предположительно проявившийся, в частности, в том, что приоритетной целью своей политики ранние династы избрали объединение Египта, и их слабое тогда вмешательство в нубийские дела потворствовало сохранению южнее 1-го порога Нила традиций энеолитической амратской культуры [см.: Чайлд 1956 , с. 122]. Таким образом, то обстоятельство, что социально-экологический кризис, давший древнеегипетской цивилизации мощный стартовый импульс, не затронул далекий Куш, оказалось, на наш взгляд, одной из непосредственных причин быстрого культурного отставания Северной Нубии: ее население как самоорганизующаяся система не было выведено из равновесия и поставлено перед насущной необходимостью адаптации к новым условиям жизнедеятельности, и потому, очевидно, могло довольствоваться достигнутым на тот момент уровнем общественного развития.

Коснувшись истории древнеегипетского Среднего царства, любой исследователь незамедлительно ощутит особый аромат этой "самой противоречивой и самой бурной поры египетской древности" [Перепелкин 1972]. Ставшая хрестоматийной фраза некоего Ипувера [Gardiner 1906b] о стране, перевернувшейся словно гончарный круг, весьма живо передает смятенную социально-политическую атмосферу в Египте конца III — начала II тыс. до н. э., на великом историческом переломе, когда из руин отжившего, в чем-то еще архаического общественного уклада выбивались ростки новоегипетской "имперской " государственности. Этому процессу, однако, предшествовала величественная эпоха Старого царства, казалось бы, не предвещавшая социальных революций. Какие движущие силы скрывались за последовавшим все же переворотом? Только ли в социально-экономических отношениях следует искать истоки преображения цивилизации фараонов? Современные палеоэкологические данные позволяют предложить принципиально новые ответы на эти вопросы.