Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Впрочем, во многих версиях «Этапа» куплет о «курках стальных» отсутствует. Точно так же и строка «похоронят душу мою жиганскую» часто заменяется упоминанием мёрзлой земли. Даже сами жиганы нередко отдавали предпочтение именно варианту с обледеневшей землёй:

Дело в том, что описание похорон в твёрдой, мёртвой, ледяной земле ярко отразило страшную лагерную реальность, которая невольно объединяла и «бытовиков», и «литёрок», и уркаганов. Чтобы понять это, достаточно обратиться к мемуарам узников ГУЛАГа.

Отметим важную деталь: героя песни хоронят не в гробу — труп его несут на холм, укрыв бушлатом, и там зарывают как есть. Речь в песне идёт вовсе не о «деревянном бушлате», как именовали гроб советские зэки. Не было никогда идиомы «накрыть деревянным бушлатом». Хотя ироническое сравнение гроба с одеждой из дерева известно в русском языке давно. Ещё у Владимира Даля в «Шемякином суде» встречаем: «Покойнику же отдать честь… отвести ему земли косую сажень, выкопать землю, снять с него мерку, да сшить на него деревянный тулуп, и дать знак отличия, крест во весь рост». Широко известен также одесский «деревянный макинтош». А вот «деревянный бушлат» появился во времена советских лагерей, когда эта тёплая стёганая фуфайка на вате стала униформой заключённых ГУЛАГа (до революции бушлатом называли матросский балахон из парусины, позднее — матросскую двубортную суконную чёрную куртку). С этим словосочетанием существует несколько идиом: «надеть деревянный бушлат» на себя — умереть; «одеть в деревянный бушлат» кого-либо — похоронить, заморить до смерти, убить. Иногда также «загнать в деревянный бушлат» кого-либо — довести до смерти (разными способами).

Но в «Этапе на Север» речь идёт именно о настоящем бушлате, которым зэки накрывают труп своего товарища. Песня запечатлела то страшное обстоятельство, что умерших сидельцев хоронили без гробов, просто швыряя трупы в ямы. Подтверждение мы находим и в словаре Жака Росси «Справочник по ГУЛАГу»: «Труп погребается голым или в наихудшем казённом белье. С середины 30-х гг. до конца 40-х гг. обычно погребают без ящика (гроба)… Вместо гроба употребляют иногда мешок… В исключительных случаях нач. лаготделения может разрешить нескольким товарищам умершего сопровождать его к месту захоронения. Семье высылается по почте извещение о смерти».

То же самое вспоминают и старые лагерники. Так, Георгий Демидов в рассказе «Дубарь» пишет: «С тех пор как вышел приказ хоронить умерших в заключении без “бушлатов”, прежней необходимости в соблюдении полных габаритов лагерных могил более нет. Митька имел в виду “деревянные бушлаты” — подобие гробов, в которых лагерников хоронили до прошлого года. И хотя эти гробы сколачивались обычно всего из нескольких старых горбылей, гулаговское начальство в Москве и их сочло для арестантов излишней роскошью. Согласно новой инструкции по лагерным погребениям, достаточно для них и двух старых мешков. Один нахлобучивается на покойника со стороны головы, а другой — ног, и оба эти мешка сшиваются по кромке. Даже если труп принадлежит какому-нибудь верзиле, то и такой не предъявит претензии, если его положат набок или слегка подогнут ему колени. С точки зрения могильщика, новую погребальную инструкцию Главного Управления можно было только приветствовать».

Однако экономили и на мешках. Писатель Гавриил Колесников, бывший колымский зэк, пишет в рассказе «Нечаянная радость»:

«В сарае штабелем лежали мёрзлые трупы. Все они были одинаковы: худые, костлявые, почти без ягодиц. Вспоротые животы их были небрежно зашнурованы обрывками грязных бинтов… Солдат полуразъяснил, полуприказал:

— Заходите по одному и берите…

Мы заходили по одному, как приказал солдат. Брали из штабеля труп. Ставили его на голову или на ноги. И нам и ему это было совершенно всё равно. Мы прилаживали мёртвого товарища на плечо, чтобы поудобней, и выстраивались со своей скорбной ношей вдоль длинного барака около больницы… Мы пошли… На плече у нас были длинные, как обрубки лиственницы, трупы.

Солдат увёл нас недалеко, километра за три от лагеря, к глубокому разведочному шурфу. И когда мы проходили мимо этой ямы, конвоир размеренно, как маятник, командовал:

— Бро-сай! Ки-дай!..

Мы легко сбрасывали свои ноши в шурф. Закапывать могилу не стали. Видимо, её полагалось заполнять до отказа».

Не всякому трупу выпадало даже «счастье» быть засыпанным… Так что даже то, что труп во время транспортировки до могилы накрывают бушлатом, может свидетельствовать о проявлении уважения к покойнику. Хотя бушлат, конечно, затем уносили. Мёртвому он без надобности…

Но почему же блатари охотно подхватили, в общем-то, «фраерскую» песню, пусть даже слегка изменив её? Неужели она была так близка их босяцким душам? Представьте себе, да! Драконовский указ оказался общим для всех групп лагерников. Не случайно глава из романа Михаила Дёмина прямо называется — «Кого ни спросишь, у всех указ…». Бывший вор перечисляет самые разные типы «указников»: аферистов-«чернушников», которые занимались мелким мошенничеством на рынках; «кукольников», подсовывавших под видом дефицитного товара разного рода «обманки»; преподавателя-филолога, чья вина заключалась в том, что он «морально развращал учащихся, знакомя их с порочной буржуазной культурой: с творчеством Селина, Джойса и Кафки»; военного, осуждённого по доносу… Сам Дёмин с подельниками обвинялся в том, что ограбил спекулянтов: «В соответствии с новым кодексом двух моих товарищей… приговорили к десяти годам лишения свободы. Мне же, как самому молодому и незрелому, дали шесть лет лагерей “со строгой изоляцией” и по отбытии срока наказания — три года ссылки в “отдалённых местах”» [15] У Дёмина, несомненно, описка: не в соответствии с новым кодексом, а в соответствии с новым указом. Уголовный кодекс в то время не менялся. . Как прокомментировал случившееся автор: «Указ увеличил все срока примерно втрое».

Дёмин прав. Сравним для наглядности новые сроки с прежними. Статья 162 УК РСФСР «Тайное похищение чужого имущества (кража)»:

а) без применения технических средств, в первый раз и без сговора с другими лицами, — лишение свободы или исправительно-трудовые работы на срок до трёх месяцев; совершённое при тех же условиях, но вследствие нужды и безработицы, в целях удовлетворения минимальных потребностей своих или своей семьи, — исправительно-трудовые работы на срок до трёх месяцев;