Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Чего же ещё можно было добиться гулаговской администрации, поддерживая одних профессиональных уголовников в борьбе против других? Основная масса зэков настороженно и зло относилась как к ворам, так и к «сукам», а заодно и к «начальничкам», поскольку именно в них видела представителей сталинской карательной машины, бросившей арестантов в лагеря. Однако к воровскому миру большая часть сидельцев в период резни стала относиться лучше, чем к «сучьему». Объясняется это просто. Воры были закоренелыми преступниками, — но они не скрывали своих взглядов, принимали за них мученическую смерть. В то время как «суки» в основном оказывались лицемерами, лизоблюдами, холуями, которые добивались такой же власти над «фраерами», как и воры. И в этом им способствовала администрация лагерей! Постепенно воры в глазах остальных заключённых приобретали мученический ореол, становились жертвами, страдальцами. Такова уж русская душа — жалеть тех, кто подвергается гонениям…

Но даже не это главное. «Сучьи войны» заставили воров понять: нельзя безнаказанно издеваться над «мужиками», унижать и грабить их. Именно в простом арестанте надо искать своего союзника. Именно в умы рядовых сидельцев следует вдалбливать идею о том, что воровской мир строг, но справедлив, что вор никогда не обидит «честного арестанта», защитит от беспредела. А если подобное произошло — жестоко накажет виновного. Надо, чтобы «мужик» сам принёс тебе то, что до этого ты у него вымогал. До «сучьих войн» даже мысли об этом не было. «Фраер» существовал для того, чтобы кормить блатного и пахать на него. Блатной мог делать с «фраером» что захочет — вот основные правила довоенного лагерного сообщества. Теперь же всё стало постепенно поворачиваться по-иному. Вор провозгласил себя радетелем за арестантское благо, защитником и покровителем сидельца. Простой зэк стал замечать что-то странное. Там у старика здоровые лбы отняли передачу — и вот уже на глазах у всех арестантов по приказу вора беспредельщиков забивают ломами. Вору сообщили, что у одного из «мужиков» умерла жена и на воле сиротами осталось двое малолетних детей. Через некоторое время «мужик» узнаёт, что его ребят одели, обули, дали немного денег на первое время… Это не пустые байки — так действительно случалось!

Как?! Неужто это те самые «законники», которые запросто могли мимоходом «подрезать доходягу» и глазом не моргнуть? Те же. Конечно, подобных случаев показного благородства было не так много. И все они были рассчитаны на театральный эффект, передавались из уст в уста, обрастали удивительными подробностями… Но мощная, хитроумная пропаганда давала свои результаты. Они ощутимы и по сей день. И сейчас в зоне «мужик» в трудную минуту скорее обратится за помощью к вору, «смотрящему», «положенцу», а не к администрации. Ему помогут далеко не всегда. Однако внимательно выслушают и скажут пару нужных слов. Добрых. Сочувственных. Особо «оборзевшего баклана», притесняющего арестантов, быстро обломают. А уж если помогут — об этом будет знать вся зона, и за зоной, и родственники, и знакомые…

Это — прямое последствие «сучьих войн», начало которым положил указ «два-два». Вот как много может скрывать под жиганским бушлатиком арестантская песня…

Авторы музыки и слов этого лагерного шедевра неизвестны. Но если по поводу сочинителя мелодии нет даже версий, то претендентов на роль создателей текста — великое множество. Для низового фольклора такая ситуация — не редкость. Разные люди «пробовались» на роль творцов «Мурки», «Гоп со смыком», «Постой, паровоз» и пр. Кто-то назначал себя сам, кого-то называли исследователи и «очевидцы». Но «Ванинский порт» породил больше всего «детей лейтенанта Шмидта». И прежде чем перейти к рассказу о песне, разберёмся с их притязаниями.

Начнём с Бориса Александровича Ручьёва (Кривощёкова) — известного советского поэта. Дело в том, что к распространению мифа о его авторстве приложил свою руку и я, когда опрометчиво поддержал предположение Виктора Астафьева. Теперь ссылки на Астафьева и на меня стали общим местом. Например, в статье «Гимн колымских зэка» Ольга Энтина пишет: «Впервые версию о связи знаменитой лагерной песни с именем известного советского поэта-коммуниста выдвинул в газете “Известия” писатель Виктор Астафьев: “Я знаю автора — это Борис Ручьёв. При жизни он так и не признался в авторстве”. Того же мнения придерживается и один из самых известных сегодня в России знатоков блатного жанра Фима Жиганец..: В интервью “Новой газете” Жиганец говорит прямо: “В настоящей арестантской песне есть душа — вспомните хотя бы “Я помню тот Ванинский порт” Бориса Ручьёва…”»

Однако впоследствии я понял, что обстоятельства лагерной биографии, жизни и творчества Ручьёва свидетельствуют против этой версии.