Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Впрочем, после войны Сараханов вновь попадает под следствие — по «делу геологов» 1949 года. Что это за дело? Интригу закрутила корреспондент газеты «Правда» А. Шестакова, по образованию — геолог. Согласно одной из версий, во время посещения Красноярского геологического треста Шестакова увидела в экспозиции образец тюямунита — урановой руды из Ферганы. Журналистка, однако, выдала минерал за красноярский и заявила, что в Красноярском крае существует месторождение урана, которое скрывается от правительства. Сталин приказал арестовать всех «виновных». В 1949 году были репрессированы 27 человек. Затем обвинение расширили: следователи «докопались» до того, что «вредители-геологи» скрывают от правительства месторождения не только урана, но и других полезных ископаемых. Именно эта история получила название «дело геологов» или «Красноярское дело».

По другой версии, геолог Яков Эдельштейн ещё в начале XX века дал отрицательную характеристику югу Красноярского края как безнадёжному для промышленного использования (так называемое «белое пятно» Эдельштейна). Но якобы после взятия Берлина в руках советской разведки оказались секретные документы, в которых содержалась информация, опровергавшая прогнозы Эдельштейна. Якова Соломоновича и его соратников заподозрили в сокрытии богатств Красноярского края, а геолог-журналист Шестакова подвела под дело «теоретическую основу». Учёные оказались за решёткой, Эдельштейн скончался в тюрьме в 1952 году.

А Сараханова как раз в период следствия по «делу геологов» перебрасывают на строительство красноярского рудника «Юлия», и он оказывается в самом центре событий! Рудник лично посетила Шестакова, после чего Сараханов во второй раз попадает за решётку на несколько месяцев. Однако никакой вины за ним не нашли. Об этой истории повествует в своей книге «По царским и сталинским тюрьмам» бывший зэк — геолог Владимир Померанцев, знакомый с Сарахановым по прииску «Юлия». Автор рисует неприглядный портрет Константина Константиновича:

«В день приезда на “Юлию” я был вызван к начальнику строительства будущего рудника… Сараханов в форме горного полковника (таких полковников называли “павлинами” за большое число золотых и синих нашивок на рукавах) пренебрежительно осмотрел меня строгим взглядом с головы до ног, выждал несколько мгновений и только потом милостиво предложил сесть. Это был могучий мужчина, когда-то, надо полагать, блестящий красавец, брюнет, теперь с сединой в чёрной вьющейся и всё ещё огромной шевелюре. Передо мной сидел легендарный Костя-пират…

Сараханов долгие годы слыл на Колыме грозным полубогом в округе, по площади равной небольшому европейскому государству. В его беспредельном и бесконтрольном владении находились люди и природа: оловянные рудники, золотые прииски, угольные шахты, лесные разработки, все виды транспорта и связи и лагеря, лагеря, лагеря заключённых. Когда на прииске появлялась буквально упавшая с неба (у него был свой самолёт) фигура Сараханова, одетая в нагольный полушубок, подпоясанный широким красным кушаком с болтающимся на боку маузером, в папахе, заломленной на торчащих во все стороны чёрных кудрях; когда эта фигура, с утра полупьяная, шагала размашистым шагом по прииску, изрыгая звероподобным рыком матерщину, когда за ним, почтительно отстав на два шага, семенили и забегали по сторонам всех родов “шестёрки”, готовые по первому знаку владыки кинуться избить, связать, отнять что бы то ни было, — тогда местным вольным, полувольным и заключённым жителям оставалось только одно: шёпотом передавать друг другу информацию — Костя-пират приехал!

За какой-то сверхвыходящий за рамки произвол Костю-пирата отдали под суд. Но ворон ворону глаз не выклюет. Он отделался лёгким испугом — назначением с дальнего Севера на ближний… И вот теперь, пока не приглядел ещё себе дела по своей широкой натуре, Сараханов сидел скромным начальником строительства рудника “Юлия”».

Нарисованный образ вызывает некоторые сомнения. До второго ареста Сараханов не поднимался выше техрука прииска. В 1938 году по выходе из СИЗО «Костю-пирата» не отправили «с дальнего Севера на ближний», а поставили инженером на прииск «Мальдяк». Затем повысили — но опять-таки власть его ограничивалась пределами отдельного прииска «Ударник», который он возглавлял. Так что о «бесконтрольной власти» над десятками лагерей, рудников, шахт и речи быть не могло.

С другой стороны, уже то, что Сараханов дослужился до «горного полковника», говорит о многом. Горный директор I ранга (как правильно звучит это звание, учреждённое в 1947 году) относился к числу старшего начальствующего состава работников горной промышленности и строительства рудников Министерства чёрной металлургии СССР. Это звание было одним из самых высоких в отрасли: выше — только Горный генеральный директор I ранга, то есть «горный генерал». Подобных высот вряд ли можно было достичь без рабской эксплуатации лагерников: планы по добыче золота спускались завышенные. Многие колымские зэки вспоминают, что именно в годы руководства Сараханова «Мальдяк» считался одним из самых страшных приисков. Потому и кинули «Костю-пирата» на красноярскую «Юлию» (где работа застопорилась): этот — может выжать! Не самая лучшая характеристика для автора «Ванинского порта»…

Итак, биография Сараханова не располагает к тому, чтобы приписать ему авторство «колымского гимна». Как говаривал персонаж Буркова в фильме «О бедном гусаре замолвите слово»: сатрап, он и есть сатрап.

Существует, однако, обстоятельство, которое вроде бы говорит в пользу «сатрапа»: он действительно был незаурядным поэтом. Вот одно из его произведений, которое приводит Бирюков:

Уровень этих стихов сопоставим с текстом «колымского гимна». Поэзия — дело тонкое. Не всегда автор должен обязательно летать, сидеть, ходить в морские рейсы, чтобы ярко и убедительно отразить в стихах психологию арестантов, лётчиков, моряков. Это доказывает пример Владимира Высоцкого. Поэт пропускает чужой опыт через себя. Просто надо уметь влезть в чужую шкуру. У Сараханова было достаточно возможностей для этого. Но, с другой стороны, портрет, нарисованный Померанцевым, производит отталкивающее впечатление. Не вяжется пьяная, самодовольная рожа Кости-пирата, окружённого лагерными «шестёрками», с образом автора процитированных выше пронзительных стихов. Так что пока и версия с авторством Сараханова остаётся под большим сомнением.