Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

И пытки, и изуверские психологические трюки, типа уговоров о том, что их признание нужно для партии, и т. п. И даже применение психотропных средств. И только одно объяснение, лежащее на поверхности, было не замечено. Представьте себе, что перед арестованным заговорщиком следователь выкладывает многочисленные подлинные признания его товарищей по заговору. Он читает показания и видит, что и то правда, и это правда, и там тоже правда… Вот удар неотразимой силы! Тогда человек может сломаться сразу и заговорить в тот же день.

На суде они тоже вели себя не совсем так. Если человек сломлен, если он готов подписать любые показания, он их подписывает и признает себя виновным в чем угодно. Но на суде многие обвиняемые, например, Якир и Тухачевский, признавая себя виновными в заговоре, отрицали шпионаж. Примаков, согласившийся со многими обвинениями, отрицал терроризм и упорствовал в своем отрицании. Казалось бы, не все ли равно, тем более что ни один подсудимый не обольщался по поводу того, каким будет приговор.

Конечно, Хрущеву, придя к власти, следовало бы все следственные дела уничтожить. Но, по-видимому, он был не настолько прозорлив. В последнее время информация, содержащаяся в этих строго охраняемых папках, все-таки стала просачиваться на поверхность. Так, были опубликованы показания Тухачевского на следствии — не заранее заготовленные, залитые кровью листки, на которых дрожащей рукой выведена подпись, как представляется по рассказам о том жутком времени. Со страницы на страницу кочует леденящее душу заключение Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР от 28 июня 1956 года. «…В пятнах и мазках на листках 165, 166 дела № 967581 обнаружена кровь… Некоторые пятна крови имеют форму восклицательного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом…» Правда, известный исследователь Г. Смирнов несколько разочаровывает любителей ужасного: «…невдомек читателю с разыгравшимся воображением… что в следственном деле Тухачевского нет показаний, написанных рукой следователя и лишь подписанных Михаилом Николаевичем, а есть показания, написанные его собственной рукой на 143 страницах! Показания аккуратно разделены на несколько глав, с подпунктами, исправлениями и вставками. Написаны они четким, ровным почерком со всеми знаками препинания, абзацами и примечаниями. В них подследственный поэтапно и скрупулезно вскрывает мельчайшие детали заговора, выдумать которые не смог бы ни один следователь. Что же касается кошмарных пятен крови, да еще „имеющих форму восклицательного знака“, то они действительно есть, но не на собственноручных показаниях Тухачевского, а на третьем экземпляре машинописной копии».

Если бы опубликовали подлинные следственные дела самого маршала и еще двух-трех десятков осужденных по делу о военном заговоре, думаем, это изрядно скорректировало бы наши представления о том времени. А также их можно было бы сравнить между собой и вычленить некое рациональное зерно, проследив, как развивался заговор на самом деле. Но это все пока что мечты, и мы имеем только опубликованное признание самого Тухачевского — напоминаем, собственноручно написанное. Маршал рисует следующую картину.

Еще в середине 20-х годов установил контакты с представителями немецкого рейхсвера и с польским коммунистом Домбалем (которого позднее обвиняли в том, что он был резидентом польской разведки в СССР). Эти контакты, судя по показаниям Тухачевского, не были сколько-нибудь серьезными. Однако в 1928 году, после своего скандального снятия с должности начальника штаба РККА, он активизировался. Это и понятно — обидели человека! Мечтал о верховном армейском руководстве, а попал в военный округ, да еще и не столичный!

Он так и пишет об этом: «Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армией, я стал искать связи с толмачевцами» (толмачевцы — представители военной оппозиции в армии, в основном среди политсостава, проявившейся как раз в это время. Свое название они получили по наименованию своей альма-матер — Военно-политической академии имени Толмачева). В это время он связался и с тремя командирами — Марголиным, Туровским и Зюком. А Туровский, в то время командир дивизии, был правой рукой и ближайшим другом лидера армейских троцкистов Примакова.

На рубеже 1928/29 года Тухачевский возобновляет старое знакомство с Енукидзе, который склоняет его к поддержке правых взглядов. Что интересно, официально Енукидзе «правым» не был. Тухачевский, в свою очередь, рассказал ему о широком распространении оппозиционных настроений в армии и о том, что он начал формировать группу своих приверженцев. В 1929―1930 годах Тухачевский принимает участие в военно-научной работе при толмачевской академии, где продолжает вербовать сторонников, что было нетрудно. Когда в конце 20-х годов он написал очередную записку о реконструкции РККА, за что подвергся резкой критике армейского руководства, он вновь обижается и встречается с Енукидзе. Тот утешает, рассказывая, что правые не побеждены, а лишь перешли в подполье, и предлагает самому Тухачевскому также законспирировать свою деятельность. Однако поздно — осенью 1930 года арестованный офицер Какурин выдвигает против него обвинение в организации военного заговора. И как пишет сам Михаил Николаевич, «это обстоятельство настолько меня встревожило, что я временно прекратил всякую работу и избегал поддерживать установившиеся связи».

В 1931 году будущего маршала переводят в Москву, на должность начальника вооружений. Однако «недовольство отношением ко мне… все еще продолжало иметь место, о чем я неоднократно разговаривал с Фельдманом, Якиром, Уборевичем и др.». Жалуется, одним словом, всем и каждому.

В начале 30-х годов он еще теснее сближается с руководителями немецкого рейхсвера во время бесед с приехавшими в Москву начальником германского генштаба генералом Адамом и небезызвестным Нидермайером. О последнем он пишет: «Нидермайер очень ухаживал за мной, говорил о дружбе Германии и СССР, о наличии общей военной задачи, выражающейся в обоюдной заинтересованности в поражении Польши, о необходимости наличия между Красной Армией и рейхсвером самых тесных отношений». В результате этих переговоров в 1932 году он вновь возобновляет формирование своей «военной партии», причем правой рукой его становится Фельдман. Среди завербованных в этот период он называет Смолина, Алафузо, Наумова, Эйдемана, Аппогу и других.