Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Был ли Генрих Ягода заговорщиком?

В первой половине 30-х годов Сталин неоднократно укорял Ягоду за то, что он смазывает дела по оппозиционерам, потворствует им. Перед снятием Ягоды в телеграмме членам Политбюро, подписанной Сталиным и Ждановым, говорится: «…Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года. Об этом говорят все политработники и большинство областных представителей наркомвнудела».

Однако ни Сталин, ни даже Ежов не подозревали его в заговорщической деятельности. Каково же было их удивление, когда выяснилось, что один из лидеров правых, Томский, перед своим самоубийством в 1936 году попросил жену рассказать Сталину, что Ягода был не только идейным сторонником правых, но и всячески помогал им в их нелегальной деятельности. Этой информации можно было верить, так как жену Томского никто не арестовывал, не допрашивал и этих сведений никто из нее не «выбивал».

На следствии Ягода сообщил о том, что в заговорщическую группу правых в НКВД, которой он руководил, помимо неоднократно упоминавшегося Молчанова, завербованного в свое время секретарем Ивановского губкома Колотиловым, входили также зам Ягоды Прокофьев и его помощник Черток, а также ближайшее окружение, так называемые «ягодинцы» — секретарь наркомата Буланов, ведавший нелегальным валютным фондом, и его помощник Лаврентий Иванов, начальник транспортного отдела Шанин, бывший секретарь Ягоды, начальник административно-хозяйственного управления Островский и его сотрудник Пакалн, близкий соратник Ягоды Погребинский, начальник инженерно-строительного отдела Лурье и большая группа работников оперативного отдела во главе с его начальником Карлом Паукером. Сотрудники Паукера, занимавшиеся, в частности, охраной правительства, такие, как Зиновий Волович, ведавший оперативной техникой, и его помощник польский инженер Венецкий, с 1933 года на специально закупленном в Германии оборудовании негласно прослушивали разговоры высшего руководства страны, в том числе Сталина и Ежова. В свое время Волович был завербован немецкой разведкой, которая помогла ему покинуть Францию, где его подозревали в организации похищения Кутепова. Не выдержав угрызений совести, он сознался во всем Ягоде, но тот хода делу не дал, тем самым привязав Воловича к себе.

Связи с военными заговорщиками осуществлялись через начальника Особого отдела Гая. Гай был связан с военными, а также с бывшими белыми офицерами, в том числе с генералом Пепеляевым. Тоже весьма странная история. Генерал был непримиримым противником большевизма. Но почему-то, по странному совпадению, накануне планируемого переворота Гай освободил его из тюрьмы и приблизил к себе. Зачем это ему понадобился белый террорист Пепеляев? Кроме того, в своем отделе Гай собрал целую компанию выходцев из Польши, бывших разведчиков — братьев Богуславских, Гюнсбергов, работавших под фамилиями Уманский и Ильк, и прочих опытных и отчаянных ребят. Связь с военными могла поддерживаться и через Лилю Брик, с которой еще с 20-х годов дружил Волович и которая, как известно, являлась сожительницей Примакова.

Как показал Ягода, сначала заговорщики выжидали, но в 1935―1936 годах, когда военная опасность стала весьма реальна и близка, начали форсировать подготовку к перевороту. Карты им спутало назначение Ежова, сразу же начавшего чистку «ягодинцев» и расставившего на ключевые посты сторонников Фриновского, который играл свою, одному ему ведомую партию. Последнее, что успел сделать Ягода, — организовать два покушения на Ежова. Одно должны были провести Волович с Прокофьевым через родственников Ежова, чтобы выдать это все за бытовое убийство. Второе покушение организовывали Буланов и Иванов руками курьера Сиволайнена (знаменитая история с ртутью). Кстати, из показаний Ягоды видно, что он отнюдь не стремился оговорить всех и каждого. К примеру, он решительно взял под защиту Якова Серебрянского, руководившего в тот период, помимо прочего, секретной лабораторией по производству и закупке ядов. Понятно, что в случае оговора Серебрянский был мишенью номер один. Но тем не менее Ягода не стал этого делать. Среди сотрудников секретно-политического отдела в качестве активных заговорщиков он назвал также Штейна и его заместителя Григорьева. Человек по фамилии Штейн нам еще встретится на весьма интересном повороте этой истории…

Кстати, если предположить, что Ягода был заговорщиком, то многие загадочные вещи, для объяснения которых приходится нагромождать горы домыслов, становятся простыми и естественными. Например, почему, несмотря на обилие предупреждений о «военной партии», о предполагаемом заговоре генералов, разработку этого дела начали только в 1936 году. Да очень просто: если шеф НКВД, ругаясь, кидает сообщения в корзину, называет все это чепухой, а то и велит прикрыть «опасные направления работы», — откуда руководству страны знать о «военной партии». Сняли Ягоду — тогда и узнали.

Сразу становится понятным странное везение Енукидзе и Петерсона: «кремлевское дело» коснулось только мелких исполнителей, а эти двое почти и не пострадали. Но когда узнаешь, что следствие вел лично Ягода…

Только после снятия шефа НКВД и назначения на его место Ежова дела пошли. Правда, пошли они как-то уж очень резво, так что для умерения прыти пришлось уйму сотрудников перестрелять. И связано это как с внутренним состоянием органов, так и с личностью нового наркома.

Летом 1936 года Генриха Ягоду на посту наркома внутренних дел сменил Николай Иванович Ежов, который вообще не имел ни малейшего опыта чекистской работы. До своего назначения наркомом он работал в аппарате ЦК. Знавшие его до того времени люди характеризовали Ежова как человека тихого, скромного и внимательного. Правда, когда к нему попадала власть, он проявлял и иные черты — высокомерие, грубость. Мы не думаем, что это был такой уж двуличный, лицемерный актер — просто власть имеет свойство портить людей. Зато как исполнитель он был идеален.

И. М. Москвин, начальник Орграспредотдела ЦК, у которого Ежов одно время работал, характеризовал своего подчиненного таким образом: «Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным: он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: не умеет останавливаться. Бывают такие ситуации, когда надо остановиться. Ежов не останавливается. И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить».

Эти качества — безупречная исполнительность, усердие в сочетании с неопытностью и, главное, неумение остановиться — оказались для Ежова роковыми. В наследство от своего предшественника он получил уже изрядно разложившийся аппарат, и, вместо того чтобы привести чекистов в чувство, сам воспринял их «славные» традиции, углубив их и дополнив. Подталкиваемый снизу уцелевшими ягодинскими кадрами, он, превратившийся в марионетку в их опытных руках, вскоре запустил маховик репрессий на полный ход и… не сумел остановиться. Его, конечно, остановили, но это было уже потом, и, к сожалению, не вовремя, а слишком поздно…