Адам Мец - Мусульманский Ренессанс

Пояса и высокие шапки, которые у арабов-язычников считались принадлежностью одежды персов [2663], ввел при своем дворе уже ал-Мансур (II/VIII в.), что побудило одного придворного к следующим язвительным стихам:

Через участников крестовых походов эта высокая шапка с покрывалом пришла на Запад и стала женским головным убором [2665].

При ал-Муста‘ине (248—252/862—866) шапки вновь стали ниже, только кади сохранили высокие колпаки (акба‘) [2666]. Передают, что тот же самый ал-Муста‘ин ввел широкие рукава — шириной в три пяди, которые до этого никогда не были в ходу [2667]. Они служили карманом, куда клали все, что нужно: деньги [2668], книги. Математик, когда он намеревался что-нибудь начертить, извлекал из рукава грифель [2669], банкир засовывал в него чек [2670], портной свои ножницы [2671], кади доставал из рукава бумагу, которую публично зачитывал с минбара [2672], а писарь — прошение [2673]. Другие пользовались вместо кармана обувью; так, везир ал-Му‘тамида извлекал из туфли инвентарную опись казначейств [2674], а придворные уносили домой с обеда во дворце наполненные супом бутылки в туфлях своих рабов [2675].

Мы располагаем сведениями, относящимися к началу, а также и к концу IV/X в., говорящими о том, что порядочному человеку не пристало носить пеструю одежду, что такая одежда для рабов и женщин. Мужчина мог надевать ее в крайнем случае в четырех стенах своего дома, в дни лечения кровососными банками или во время попойки; выходить же в такой одежде на улицу было просто неприлично. Одежда благородного человека должна быть белого цвета, что рекомендуют также и богословы, потому что в раю носят, мол, белые одежды [2676]. Между тем певец Ибн Сурайдж (эпоха Омейядов) бродил по улицам Медины в пестрой одежде, держа в руке привязанную за ниточку саранчу, которой он то давал взлететь, то притягивал обратно [2677]. Неприличным считалось носить грязное вместе со стираным, новое с уже стираным, полотно или шерсть — с шелком: «самой красивой является одежда, где все подходит друг к другу» [2678]. Кроме мужчин белые одежды носили разведенные жены, все же прочие женщины должны были избегать этого цвета, за исключением белых шаровар, но одежда должна была быть натурального цвета, а не крашеной. Крашеные одежды носили крестьянки и рабыни-певицы. Голубыми на Востоке были одежды вдов и траурные платья [2679], а в Испании траурные одежды были белого цвета [2680]. Шаровары, эта никак не арабская часть туалета, были принадлежностью более дорогой одежды [2681]. Все три главные группы государственных служащих отличались также и одеждой: «секретари» носили дурра‘а [2682]— вырезанную на груди длинную рубаху; богословы — накидку (тайласан) [2683], а военные — короткую персидскую куртку (каба). Такая куртка около 300/912 г. являлась придворной одеждой, и, отправляясь в мечеть, придворные надевали черные куртки. Некий человек рассказывает, как он хотел проникнуть в дурра‘а в придворную ложу мечети и как его не пустили чернокожие привратники: доступ сюда, мол, только в черной куртке. И такого порядка придерживались во всех дворцовых ложах мечетей. Однако около 400/1009 г., добавляет ал-Хатиб, положение изменилось, и теперь в черной одежде появляются только проповедники и муэззины [2684]. Богатый купец или частное лицо носили две рубахи (камис) и халат (рида) поверх штанов. Так был одет и принц ал-Кахир, когда в 320/932 г. ему объявили, что он избран халифом [2685]. А суфий ал-Фаргани (ум. 331/943), разыгрывавший из себя богатого человека, хотя был беден, также носил две рубахи, халат, штаны, изящные туфли, повязку и вертел ключ в руках, хотя никакого дома у него не было [2686]. Вместо арабского рида встречался уже и кафтан (хафтан) . В начале IV/X в. один египетский поэт едет в нем зимним днем ко двору [2687]. Он был выходным платьем сирийских литераторов [2688]. В кафтан облачен и халиф ал-Муктадир, когда он садится на коня, отправляясь в свой торжественный выезд на смерть (320/932 г.).

Из Китая пришли дождевые плащи из клеенки [2689], которым ничего не делалось даже во время сильного ливня. Уже поэт ал-Бухтури (ум. 284/897) просит у своего покровителя такой плащ [2690]. А ал-Мукаддаси, чтобы охарактеризовать отсутствие дождей в Йемене, рассказывает, что там никто не говорит ни слова о дождевиках [2691].

Чулки носили как женщины [2692], так и мужчины [2693]. Красные туфли считались дурным тоном, потому что носили их греческий император и простые мусульмане, однако при этом щеголь мог себе позволить носить одну желтую и одну черную туфлю, как это делал наследник престола в Византии [2694].

Среди юношей и девушек очень долго держалась мода зачесывать вперед волосы на висках, «подобно букве нун» [2695]или наподобие скорпиона, «который изогнулся оттого, что подошел слишком близко к пламени щеки» [2696]. Эта мода была еще сто лет назад воспета Абу Нувасом [2697].

В свое время остготы нагоняли страх на жителей юга Европы своими выкрашенными в зеленый цвет волосами; светлые волосы красили в голубой цвет и фракийцы [2698]. Также и на Востоке — как в Аравии, так и в Иране — обычай красить волосы был настолько распространен, что даже богословы спорили о допустимости этого обычая с точки зрения канонов ислама. Абу Ну‘айм (ум. 430/1039), например, в своей «Истории Исфагана» в каждой приводимой им биографии точно сообщает, красился ли ее герой или нет. Даже аскет, сорок лет не ложившийся на ложе, красил себе волосы и бороду [2699]. Однако в высшем обществе этот обычай, кажется, был редким исключением, что видно из того, что Фихрист в своих кратких сведениях о жизни придворного и литератора ал-Мунаджжима особо подчеркивает, что красился он до самой смерти [2700].

Еще в эпоху поздних римских императоров характерным для господствовавшего вкуса было появление на аренах цирков окрашенных в пурпур баранов, выбеленных быков, львов с вызолоченными гривами и покрытых киноварью страусов [2701]. В IV/X в. ни один арабский источник не упоминает о чем-либо подобном, но поскольку я сам видел в современном Багдаде ослов, выкрашенных наполовину красным, и голубей, окрашенных в нежно-розовые тона, взмывающих вверх к зеленому вечернему небу, то можно предположить, что это имеет какую-то связь с упомянутым обычаем античной эпохи.

Лишь в IV/X в. при погребении возрождается совершенно чуждый исламу обычай, когда великие мира стали сооружать для себя надгробные памятники (турба) . Первой поставила себе памятник в Русафе мать ал-Муктадира, «гречанка» [2702], затем — халиф ар-Ради (ум. 329/940) — там же [2703], за ним Му‘изз ад-Даула (ум. 356/966) поставил памятник на могилах курайшитов [2704]и халиф ат-Та’и‘ — опять-таки в Русафе [2705]. Впрочем, на протяжении этого отрезка человеческой жизни и в другом стойко сохранялся ряд чуждых исламу обычаев. Так, все снова и снова приходилось запрещать обычай оплакивания покойников (впрочем, безуспешно). Около 250/864 г. в Египте [2706]было запрещено рвать на себе одежду, мазать сажей лицо и остригать волосы, а женщин, нанимающихся оплакивать покойника, сажали в тюрьму. В 294/907 г. это повторилось снова [2707]. Ал-Хаким запретил женщинам следовать за телом покойного с открытыми лицами, запретил плач и стенания и шествия плакальщиц с барабанами и флейтами [2708]. В Багдаде женщины оплакивали умершего, вычернив себе лицо и распустив волосы [2709]. Когда в 305/917 г. скончался брат матери халифа, она велела разрушить зеленый павильон, который он построил себе, разломать его брандеры и таййары на Тигре [2710]. В 329/941 г. халиф ар-Ради настолько близко принял к сердцу смерть евнуха Зирака, что переселился на несколько дней из своего дома в другой — также обычай, хорошо известный у самых разных народов,— и в ознаменование траура распорядился выпустить в Тигр 400 бочек (динан) старого вина [2711]. Ал-Хамадани в наброске своего завещания определил, чтобы его не оплакивали, не били себя по щекам, не расцарапывали лица, не распускали волосы, не окрашивали черным двери, не ломали мебель, не вырывали растений и не разрушали построек. Он завещал, чтобы его завернули в три белые египетские пелены, причем они должны быть не из шелка, на них ничего не должно быть вышито или выткано золотом [2712]. Это было вызвано совершенно чуждой исламу роскошью, с которой тела знатных покойников обряжали в саваны и бальзамировали. В 356/967 г. умер Хамданид Сайф ад-Даула; так его девять раз обмывали: сначала чистой водой, затем духами из лотоса, сандалом, зарирой [2713], потом амброй, камфарой, розовой водой и под конец — два раза дистиллированной водой. Обтирали его куском дабикской ткани, стоимостью в 50 динаров, причем ткань эту получил сверх платы производивший обмывание кади Куфы. Бальзамировали его миррой и камфарой, щеки и шею обработали 100 мискалями галиа <���ароматичная мазь. — Д.Б. >, в уши, глаза, нос и под затылок положили 30 мискалей камфары, а его погребальные одеяния стоили 1000 динаров. Его положили в гроб и всего засыпали камфарой [2714]. Умерший в 374/984 г. сын халифа ал-Му‘изза был обернут шестнадцатью саванами [2715], а бальзамирование египетского везира Ибн Киллиса (ум. 380/990), как передают, обошлось даже в сто тысяч динаров [2716]. Модификацией плача по покойнику в канонически дозволенных рамках являлось возглашение при погребении ученых: «Это тот, кто защищал посланника Аллаха, кто отстранял от него ложь, тот, кто знал хадисы посланника Аллаха!» [2717]; или: «Прощение приобретает лишь тот, кто любит закон и общину» [2718]. Очень часто богословов хоронили сначала в их доме и лишь через несколько лет переносили на кладбище [2719]. Во второй половине IV/X в. возник продолжающий существовать и по сей день обычай шиитов отвозить своих покойников в Неджеф и Кербелу. А это также являлось возрождением древнего обычая. Так, шиитский богослов ал-Кумми (ум. 381/991) сообщает, что в его время иудеи и христиане все еще хоронили своих покойников в Палестине [2720].