Адам Мец - Мусульманский Ренессанс

Другие земли правительство удерживало за собой как государственные владения (дийа‘ султаниййа). В хорошие времена они умножались путем покупки других имений [822], а в 323/935 г., наоборот, часть их пришлось продать, чтобы погасить заем [823]. Если правительство было слабым, то эти государственные домены постоянно находились под угрозой захвата расположенными по соседству крупными землевладельцами [824].

Чтобы избежать налогового гнета, мелкие землевладельцы отдавали свои поместья под покровительство более могущественных, и тогда они писались на их имя и вместо земельного налога уплачивалась лишь ленная десятина, но земля оставалась во владении бывшего хозяина, который мог ее и продать и передать по наследству. Форма эта стара: еще в византийском Египте таким путем возникали крупные землевладения. Сообщается об этом и во времена Омейядов [825], а в IV/X в. это явление даже имело особую рубрику в налоговых ведомствах Хорасана [826]; удивительно часто это практиковалось около 300/912 г. в изнывающем под бременем налогов Фарсе [827]. Однако на Востоке эти подзащитные никогда не становились крепостными своих покровителей, так это было установлено законом в Египте в 415 г. н.э. [828].

В фиск поступала также одна пятая часть добытых сокровищ как из копей, так и поднятых со дна морского, затем выкуп за сбежавших рабов, владельца которых не удавалось найти, изъятое у разбойников имущество, хозяева которого не объявлялись, и, наконец, фиск являлся наследником в тех случаях, когда таковых не было [829]. Последнее, собственно говоря, относилось только к мусульманам; так, например, наследство ал-Хатиба ал-Багдади (200 динаров) досталось казне [830]. В соответствии с изречением пророка: «Мусульманин не может наследовать от неверного, а неверный от мусульманина», халиф в 311/923 г. вынес такое определение: имущество христиан или иудеев, не имеющее наследников, отходит к общине умершего, но не к государству [831]. Среди юристов многие даже защищали совсем уж современное положение, что наследство должно переходить не к отдаленным родственникам, а к государству. Это имело особо важное значение, так как, по мнению некоторых законоведов, даже вполне близкие наследники получали лишь установленную Кораном квоту, и казна таким образом весьма часто приглашалась в сонаследники [832]. В III/IX в. при халифе ал-Му‘тамиде (256—279/869—892) было организовано особое фискальное ведомство по делам наследования (диван ал-маварис) [833]— превосходное поле деятельности для махинаций алчных на деньги чиновников.

Так сетовал в конце III/IX в. Ибн ал-Му‘тазз [834].

Халиф ар-Ради еще мог держать в узде правительственные вожделения на наследства, и, когда султан Вавилонии первый раз присвоил себе крупное наследство, халиф вынудил его вернуть награбленное [835]. Напротив, совершенно официально действовал также отважный, но пользующийся известностью у поэтов как плохой правитель Сайф ад-Даула. В 333/944 г. он назначил кади г. Алеппо Абу Хусайна, который прибирал к рукам наследство умерших, приговаривая при этом: «Наследство — Сайф ад-Даула, а Абу Хусайну — комиссионные» [836]. Прославляя правителя Фарса Рукн ад-Даула, его современник ал-Мукаддаси особо отмечает: «При всех своих ошибках он не посягал на наследство» [837]. Из этого высказывания можно составить себе представление об обычных для того времени действиях.

Очень велико было искушение рассматривать имущество, оставшееся после чужеземцев, как наследуемое и присваивать его; однако подобного закона, как, например, это имело место в Англии XIII в. [838], в отношении мусульман не существовало во всей истории ислама. Однажды бундскому наместнику Багдада, умершему в 401/1010 г., принесли большую сумму денег, оставшихся после смерти одного египетского купца, и сообщили: «У умершего нет наследника». Однако наместник заявил, что в правительственную казну не может поступать ничего не принадлежащего ей, и деньги нужно оставить, пока кто-нибудь не объявится. Через некоторое время из Египта приехал брат покойного с документом, облекавшим его полномочиями на наследство, которое и было ему выдано. Слава об этом поступке наместника и похвалы в его адрес прогремели по всему Египту; он слышал об этом и радовался [839]. С инаковерующими в ряде случаев поступали несколько по-другому. В XII в. в Мосуле тяжело заболел рабби Петахья, и врачи объявили его болезнь смертельной. «А так как там был закон, гласивший, что правительство забирает у каждого умершего иудея-чужеземца половину его имущества, а рабби Петахья был роскошно одет, то они говорили: „Он богат“, и правительственные чиновники уже приходили забрать его имущество, как будто он при смерти». Во многих случаях у богатых людей еще при жизни изымалась часть их богатств. Этот обычай возник как своего рода компенсация за имущество, приобретенное чиновниками нечестным путем, подобно тому как Наполеон I заставлял своих чрезмерно разбогатевших маршалов уплачивать правительству большие суммы. Так же и все купцы, с которых драли шкуру, или обделывали делишки с правительством, или по меньшей мере были способны на это. Так, Ибн ал-Му‘тазз, описывая полное насилий время правления ал-Му‘тамида, поет:

Список подобных экзекуций у ал-Хилала [841]содержит, быть может, лишь имена чиновников или банкиров (джахбаз), сотрудничавших с правительством; мне не известно ни одного случая в повествовательной литературе, где бы правительство посягало так на имущества, приобретенные неполитическим путем. «Везир Ибн Мукла ополчился против Абу-л-Хаттаба, но не нашел никакого административного повода (тарик дивани) его схватить, ибо тот уже 20 лет как оставил службу и пребывал у себя дома» [842]. Можно даже проследить развитие этого процесса: в начале IV/X в. это было еще наказание, позднее, однако, всякий, имевший дела с правительством, подозревался в нечистых делах и при удобном случае с него драли шкуру. Особенно хладнокровно производил такие конфискации Ихшид, вице-король Египта, который в денежных делах по сравнению со всеми правителями между 300/912 и 350/961 гг. не страдал угрызениями совести «и брал у каждого все, что мог получить, отдавая предпочтение рабам-оруженосцам знатных господ вкупе с их оружием, лошадьми и одеждами, которых он определял в свою лейб-гвардию» [843]. А тот, кто на протяжении своей жизни был на первом месте, мог быть уверен, что после смерти он потеряет все свое имущество. Системой этот метод стал опять-таки при Ихшиде: «когда умирал кто-нибудь из его военачальников, или чужеземец, или богатый купец, он накладывал на наследство запрет и заставлял наследников платить» [844]. Так, в 323/934 г. он забрал из наследства, оставшегося после торговца биссусом Сулаймана — крупнейшего торговца страны,— 100 тыс. динаров [845]. После смерти ал-Мухаллаби (ум. 352/963), тринадцать лет бывшего у него везиром, Му‘изз ад-Даула забирает все его состояние и вымогает деньги от всех слуг умершего «вплоть до конюхов, матросов и тех, кто прослужил у него хотя бы один-единственный день». Народ счел это отвратительным [846]. А когда умер ас-Сахиб, который, будучи всемогущим везиром, много лет властвовал над северной Персией, его дом был тотчас оцеплен и сам правитель, обыскав его, нашел кошелек с расписками получателей на сумму в 150 тыс. динаров, которые были сданы на хранение на сторону. Они были тотчас же оприходованы, а все, что было в доме и сокровищнице, доставлено во дворец [847]. Прибегали ко всевозможным хитростям, чтобы провести казну в отношении наследства. Депонировали состояние у ряда различных лиц [848]и записывали их в книгах под вымышленными именами [849]. Когда умерщвленный в 366/976 г. везир Ибн ал-‘Амид увидал, что надежды на спасение у него больше нет, он бросил опись своего имущества и сокровищ в печь и сказал своему судье: «Из спрятанных мною денег ни один динар не достанется твоему господину». Даже под пыткой не смогли добиться у него и намека [850]. После смерти Беджкема (326/938) халиф ал-Муттаки, весьма благочестивый повелитель, тотчас же отправился в его дом, рылся там повсюду и собрал два миллиона дирхемов золотом и серебром. Кончил он тем, что приказал промыть в доме землю, что принесло еще 36 тыс. дирхемов [851]. Однако покойник зарыл свои деньги также и в пустыне, разумеется умертвив, как говорили, своих помощников. Правда, его современник Сабит ибн Синан объявляет это ложью: Беджкем, мол, сам описал ему, как он все это сделал: он положил в ящики деньги и рабочих, которые должны были зарывать их, погрузил на мулов; прибыв в пустыню, отослал назад погонщиков, сам взялся за повод и повел караван, в нужном месте выпустил людей, затем снова посадил их в ящики, сделал для себя знак в этом месте и отправился обратно [852]. Для того чтобы раздобыть деньги умершего в 350/961 г. казначея Му‘изз ад-Даула, которого даже сам правитель считал бедным, везир применил искусство детектива. И в конце концов ему удалось установить, что деньги лежат закопанными в комнате парикмахера казначея, нубийца, а на нижней поверхности коромысла деревянных весов записаны тайнописью размер и адрес депонированной суммы [853]. Смерть богатого частного лица была сущей катастрофой для всего его окружения. Его банкиры и друзья вынуждены были скрываться; правительству отказывали в возможности ознакомиться с завещанием, чтобы оно не могло ориентироваться в размещении средств. Но в конце концов семье приходилось откупаться, уплатив значительную сумму — в одном случае 50 тыс. динаров [854].