Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Ситуация вышла крайне некрасивая. Одно из подразделений египетского войска состояло из галатов, или галлов, свирепых, но недисциплинированных наемников, отказавшихся двигаться вперед, пока не получат щедрое вознаграждение. Филадельф повел себя очень решительно. Сначала он остановился и вступил с бунтовщиками в переговоры, а затем, осознав, что его слова на солдат не действуют, притворился, будто сдается, и приказал своей армии отступить. Галаты попали в эту ловушку. Филадельф приказал загнать их на остров посреди озера Мареотис и оставил их там умирать от голода.

Таким образом, конфликт закончился, не успев толком начаться. Магас вернулся в Кирену, а Филадельф – в Александрию. Но подобное положение дел не могло сохраняться вечно, и страдавший от старости и болезней Магас придумал решение этой проблемы: если его дочь Береника выйдет замуж за сына и наследника Филадельфа Птолемея, который впоследствии получил прозвище Эвергет, то их отцы смогут уладить свои разногласия. Филадельф был так же рад перемирию, как и сам Магас, так как в тот период ему нужно было беречь военные ресурсы, ибо правители Сирии и Македонии заключили союз, направленный на его уничтожение и представлявший для него серьезную угрозу.

Каждый из этих двух правителей имел с царем Египта личные счеты. Сирийский царь Антиох II был тестем Магаса, а правитель Македонии Антигон Гонат не простил Филадельфа за вмешательство в дела в Греции. Война продолжалась на протяжении пяти или шести лет. Успех переходил то к одной из сторон, то к другой до тех пор, пока удача окончательно не оказалась на стороне Филадельфа. После сражения у острова Кос, имевшего место в 258 г. до н. э., Антигон получил господство в Эгейском море и на Кикладских островах. Последовавшее за этим перемирие оказалось недолгим. Воспользовавшись передышкой, Филадельф снарядил второй флот и вернул себе власть над островами.

Ни один союз между Македонией и Сирией не просуществовал долгое время. Так было и в этом случае, и, воспользовавшись временным затишьем, Филадельф вступил в переговоры с Антиохом. Последний слушал правителя Египта с большим удовольствием, так как, несмотря на успехи в Малой Азии, находился в отчаянном положении. На протяжении нескольких предшествовавших этому лет держава Селевкидов распадалась. Она уже давно потеряла контроль над землями к востоку от Тигра, а ее верховенство над территориями, расположенными к западу от него, оказалось под угрозой. Антиох не надеялся на дружбу с Македонией, так как интересы, которые преследовали правители державы Селевкидов и македонские цари, всегда были прямо противоположными, и каждый из них с подозрением относился к другому.

Благодаря этому Филадельфу удалось без труда убедить Антиоха в том, что союз с Египтом для него более логичен и что женитьба на египетской царевне сможет укрепить их дружбу. Правда, заключению этого брака мешало одно препятствие – у Антиоха уже были жена и сын, наследник престола. Но эта проблема, достаточно широко распространенная в тот период, казалась Филадельфу и его дочери Беренике вполне решаемой. Последней уже было больше тридцати, и, не найдя себе как можно быстрее мужа, она рисковала умереть в одиночестве.

Судьба Береники вполне могла сложиться подобным образом, так как жена Антиоха Лаодика, дама весьма упорная, отказывалась с ним разводиться. Филадельф был крайне удивлен. То, что женщина заступала дорогу мужу, считалось в обществе македонян неприличным, и, решив, будто слухи об этом беспочвенны, египетский царь приказал дочери собирать вещи и отправляться в путь. Тем временем новоиспеченный жених пытался переубедить жену. Эта задача оказалась довольно трудной – на Лаодику, твердо решившую остаться в Антиохии, не действовали ни уговоры, ни посулы. Ее супругу оставалось одно – применить силу, и в 253–252 гг. до н. э. Лаодику с детьми перевезли в Эфес.

Там бывшая жена Антиоха сосредоточилась на размышлениях о мести, возможно утешая себя мыслями о том, что она, будучи самой богатой женщиной в Азии, не столкнется с нехваткой поклонников. Антиох в данном случае не поскупился, ведь приданым невесты стали доходы от Келесирии. Береника попрощалась с отцом в Пелусии и в сопровождении Аполлония, принесшего Египту значительную пользу, продолжила свое путешествие. «Когда я писал, мы приближались к Сидону, сопровождая царицу до границы», – сообщал Артемидор, главный приказчик Аполлония, своему другу Зенону, оставшемуся в Египте.

Помимо всего прочего, Филадельф в свободное время занимался поддержкой наук. Всем связанным со знанием он интересовался так же живо, как и его отец. Как и Птолемею, ему часто приходилось давать приют ничем не примечательным ученым. Другие независимые государства, такие как Македония, Сирия и Пергам, избрали тот же путь, и теперь поэты, философы и физики, обладавшие прочной репутацией, получили возможность выбирать. Многие старались избегать Александрию. Филадельф платил щедро, но ожидал, что поэты будут постоянно восхвалять его добродетели, а историки – его отвагу, а на это был согласен далеко не каждый поэт или историк. Для того чтобы перебороть нежелание людей науки приезжать в Египет, царь решил собрать библиотеку, достаточно обширную для того, чтобы привлечь даже самых выдающихся ученых. С этой идеей носился еще его отец, и Деметрий Фалерский по его приказу приобрел множество ценных свитков. Но эти сокровища, лишенные крова, не изученные и не классифицированные, не привлекали ученых, что заставило Филадельфа построить в квартале Брухий одну библиотеку, впоследствии известную как Большая библиотека, а в Ракотисе – вторую, получившую название Малой библиотеки, и приказать Зенодоту изучить и каталогизировать свитки.

Филадельф был не первым правителем Египта, создавшим и содержавшим библиотеку. Рамсес II, выдающийся представитель XIX династии, вероятно, имел собственную библиотеку. По крайней мере, в надписи из Гебель-эс-Сильсилы об этом фараоне говорится следующее: «Я знаю, что написано в свитках, хранящихся в библиотеке». Творение Филадельфа было связано с более благородным устремлением – сделать тексты доступными всем желающим.

В том, что Мусейон и библиотека не могли постоянно обогащать мир науки, винить Филадельфа также не следует, ибо александрийская поэзия была паразитической, философия – упаднической, а история – не воодушевляющей. Проблема заключалась в дурном окружении. Для Мусейона была характерна закрытость, подвизавшиеся в нем люди слишком большое внимание уделяли форме и стилю, из-за чего он не породил ни одного выдающегося писателя или поэта. Исключениями из общего правила, возможно, являются Феокрит и Каллимах, но их современники и последователи потеряли во время поисков новых способов выражения старых идей оригинальность и искренность. Эрудиция была для них гибельной: как бы александрийские поэты ни сопротивлялись, они не могли избавиться от излишней привязанности к прошлому.