Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Для всеобщего недовольства имелись и другие причины. В конце концов, устав от глупого царя, позволившего множиться мятежам, однажды утром александрийцы предложили Александру сделать выбор: или он сам отрекается от престола, или его свергают. Вместо ответа он прокрался в Сирию и набрал там войско, во главе которого затем вернулся в столицу. Чтобы заплатить наемникам, он похитил из Семы золотой саркофаг с останками своего великого тезки, и разъяренные александрийцы схватились за оружие. Александр вскоре потерпел поражение и, покинутый наемниками, бежал в Малую Азию. Вдогонку за ним была отправлена египетская эскадра, но бывший царь сумел опередить своих преследователей и скрыться. Оказавшись в Ликии, он решил отомстить за нанесенную ему обиду, набрал новое войско и отплыл в сторону Кипра. Но на этот раз александрийцы не допустили ошибку. У побережья острова Александра и его солдат ждала многочисленная и хорошо вооруженная флотилия. Разгорелась битва, в которой бывший египетский царь лишился жизни.

Избрание нового царя не вызвало особого интереса у жителей Египта. Несмотря на потрясение, обусловленное неумелым правлением Александра, население страны не было готово к замене формы правления с монархической на демократическую или олигархическую. Ни одна из них не подходила для такого космополитического города, как Александрия, не говоря уже о египетской хоре, обитатели которой привыкли к тому, что ими правит единоличный царь, персона которого считается божественной.

Единственным кандидатом на престол снова оказался Ла-фур, продолжавший изнемогать на Кипре. Более того, стали ходить слухи, будто ссылка смягчила характер этого представителя династии Птолемеев. В итоге в 88 г. до н. э. Лафур вернулся, и, позабыв прошлое, жители Александрии приветствовали его и назвали «Потином», «Желанным». Сложившуюся ситуацию сложно было назвать благоприятной. Теплившееся то тут, то там недовольство переросло в восстание, а жрецы стали призывать свою паству не повиноваться царю. Связи между Александрией и остальным Египтом были разорваны, эпистратегу (главе стратегов) Фиваиды с трудом удавалось удержать власть в своих руках. Из-за слухов ситуация стала казаться намного более тяжелой, чем была на самом деле.

Тот самый эпистратег по имени Платон направлялся из Птолемаиды (современная Эль-Манша), где жил, в Латополь (Эсна), когда услышал отчаянный призыв немногочисленных жителей Патириса, располагавшегося на середине пути из Фив в Латополь, сохранивших верность царю. Он приказал отправиться туда Нехтирису, посоветовав ему «быть начеку, сохранять спокойствие и намекать, что вслед за ним едет сам эпистратег», что должно было заставить жителей Патириса выполнять приказы последнего. Таким образом, ситуация внезапно стала критической. Платон знал: если жители Патириса, бывшего ключевым пунктом, присоединятся к восстанию, Фиваида будет потеряна. Теперь все зависело от жрецов, которым Платон направил отдельное письмо. «Вы хорошо поступите, – писал он, – если присоединитесь к Нехтирису, чтобы уберечь Патирис для нашего господина. Если вы будете хранить верность, то получите соответствующее вознаграждение от вышестоящих». Фиванские жрецы колебались, и, когда пришло лето, ситуация еще больше ухудшилась. Платон сумел удержать Патирис, но Фивы, Абидос и другие города перешли на сторону восставших.

Лафур проявил решимость. Он перебрался в Мемфис и отправил в Верхний Египет карательный отряд. Вскоре Платон сообщил радостную новость. «Филоксемий, мой брат, – обратился он к жрецам из Патириса, – написал мне, чтобы сказать, что Величайший Бог Царь Сотер приехал в Мемфис и что Гиеракс назначен во главе весьма большого войска покорять Фиваиду. Я решил передать эти вести вам, чтобы они поддержали вашу храбрость». Прежде чем Гиеракс завершил свою миссию, а Платон вернул контроль над Фиваидой, прошло три года. За это время состоялось не одно ожесточенное сражение и не один город был взят приступом, прежде чем власти сумели добраться до предводителей мятежа. Это было проще, чем может показаться, ибо так или иначе чиновники эллинистического Египта обладали относительно точным описанием каждого крестьянина, жившего в стране.

Словесное описание, ставшее крайне подробным, воистину превратилось в разновидность изобразительного искусства. Так, отмечали, высокий человек или низкий. Если он был высоким, указывали, худой он или более массивный; если низким – то средним или совсем невысоким. Описывался цвет его лица – медовый, смуглый или светлый, то какой он – румяный или бледный, указывалась форма его лица – круглая или овальная, то какие у него щеки – пухлые или впалые. Нос мог быть вздернутым, широким, прямым или с горбинкой; глаза – карими, синими, серыми или светлыми, выпученными либо запавшими. Вероятно, ни одна сделка не могла быть заключена прежде, чем было сделано подробное описание каждой из сторон. «Терус, дочь Нахттет-хумисуса, около 50 лет, со светлой кожей и круглым лицом, невысокая, с прямым носом и шрамом над бровью, вместе с ее телохранителем Гераклидом, персом примерно 45 лет, со светлой кожей, невысоким, кривоногим, с редкой растительностью на лице, купила…»

В эллинистическом Египте избежать правосудия могли очень немногие преступники.

Удостоверившись в том, что Гиеракс усмирил Фиваиду, Лафур вернулся в Александрию. Там его охватило отчаяние, вызванное чувством одиночества. Он был царем без царицы и очень нуждался в женщине, способной сесть рядом с ним на троне. С годами страсть потеряла свою привлекательность, а распущенность – обаяние. Теперь правителю нужен был скорее товарищ, чем любовница. Заполнить образовавшийся вакуум было нелегко. У Лафура не было двоюродной сестры из династии Селевкидов, а единственной девушкой брачного возраста, в жилах которой текла кровь Птолемеев, являлась его собственная дочь Береника. Однако о заключении с ней брака не могло быть и речи. Какими свободными ни были бы нравы того времени, общественное мнение не приняло бы брачный союз между отцом и дочерью.

Проблема казалась неразрешимой, пока некие «друзья» царя не предложили сделать Беренику его супругой без проведения брачного обряда. Эта идея звучала разумно, и александрийцы с радостью согласились на компромисс, веря, что заботливый отец и послушная дочь будут ссориться меньше, чем властная мать и ее бессердечный сын. В итоге Береника, уехавшая вместе со своим мужем Александром I в Ликию, вернулась в Египет, причем очень вовремя – Александрию посетил высокопоставленный гость из Рима. С этого момента история Египта стала неотделима от римской.

Начиная с 100 г. до н. э. Рим противостоял угрозе социальной революции, способной уничтожить единство Республики. В ходе этой борьбы были отринуты многие идеалы и правила, и ставший уже привычным лозунг virtus et pietas [62]потерял свое значение. Старый порядок уступал место новому. Власть, которой прежде обладали исключительно представители аристократии, перешла к «капиталистам» [63]и «спекулянтам», каждый из которых отчаянно стремился извлечь пользу из завоевания Римом иноземных территорий. К ним примкнули обедневшие патриции, испытывавшие нужду свободные люди и предприимчивые лихоимцы. Все они искали одно и то же. Популяры, радикальные республиканские элементы, вели себя не лучше. Будучи первоначально партией патриотов, они стали все больше опираться на продажный и озлобленный «пролетариат» [64]. Все это происходило до тех пор, пока трезвомыслящие люди не занялись поиском человека, способного восстановить порядок.