Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Речи царя, не прошедшего ритуал коронации, задели тщеславие александрийцев, и они стали требовать, чтобы обряд был проведен как можно быстрее. Советники подчинились, но поставили единственное условие – коронация должна была проводиться тайно. Они попросили верховного жреца из Мемфиса прибыть в Александрию и провести обряд в столице. Это было отступление от традиции, но Па-шер-эн-Птах, бывший тогда верховным жрецом, не возражал. На данную должность его назначил Птолемей Лафур, и он хотел отдать долг, короновав сына своего покровителя и назвав его «царем Верхнего и Нижнего Египта, Владыкой Обеих Земель, Отцелюбивым и Сестролюбивым богом, новым Осирисом», причем там, где ему скажут. Из-за своей угодливости он ничего не потерял, тем более что в конце ритуала царь назначил его царским пророком и щедро вознаградил за труды, связанные с приездом в Александрию. Подобный способ вложения денег оказался довольно выгодным, так как позднее Па-шер-эн-Птах организовал царю в Мемфисе достойную его встречу.

На берегах реки собрались толпы народа – люди хотели посмотреть на то, как царь вместе со своей сестрой и женой Клеопатрой «плавает вверх и вниз по течению на своем корабле, чтобы посмотреть на окружающее с обеих сторон», а несколько сановников в Мемфисе наблюдали за тем, как верховный жрец «водружает Белую корону на царский лоб». Таким образом Па-шер-эн-Птах решил задобрить своего бога Птаха.

Довольный Авлет продолжил свое путешествие. В укрощенной Фиваиде его встречали столь же гостеприимно. Это было вполне естественно, так как юный Авлет оказался человеком довольно сговорчивым, по крайней мере если кто-то не нарушал его волю или не беспокоил его. Люди встречали бы нового царя менее радушно, если бы знали, что он думает не о благосостоянии своих подданных, а о том, как бы выжать из них как можно больше денег.

Авлет увидел, насколько плодородна египетская почва, и решил, будто в Александрии его обманули. По его мнению, крестьяне вовсе не были задавлены чрезмерными податями; наоборот, они платили слишком мало. Он решил, что его ввели в заблуждение и насчет рудников в Нубии. Возможно, царь лучше разобрался бы в ситуации, если бы отправился в трудное путешествие, чтобы посмотреть на них. Однако в Сиене он повернул обратно на север и так и не узнал правду. Копи были почти полностью выработаны, добывать золото стало невозможно. В итоге рудники, в эпоху правления фараонов обеспечивавшие огромные доходы, превратились в поселение для каторжников, заполненное преступниками и политическими заключенными, которых держали вместе независимо от возраста и пола и вынуждали трудиться до самой смерти.

Несмотря на все это, Авлет, считавший, что его подданные могут платить больше податей, не был полностью не прав. Наиболее примечательной чертой эллинистического Египта являлась способность его хозяйства восстанавливаться после периодов войн и восстаний. Мир, установившийся на короткое время внутри страны и за ее пределами, был способен воодушевить как крестьян, так и торговцев, а непродолжительное междуцарствие с войнами и восстаниями – ввергнуть их в отчаяние. В итоге процветание постоянно сменялось кризисом, а оптимизм – пессимизмом. В правление Авлета жители Египта ощутили на своей шкуре обе эти крайности.

В начале царствования этого представителя династии Птолемеев благодаря нескольким высоким разливам Нила крестьяне получили хороший урожай. Возросшая потребность в товарах улучшила благосостояние ремесленников, и переполненные надеждой люди заговорили о наступлении золотого века. В это поверил и царь, по приказу которого были созданы новые монополии и повышены подати. Жители Египта смогли бы вынести на плечах обе эти ноши, если бы жадный Авлет не урезал расходы на общественно значимые сферы, что было весьма недальновидно.

Это был очень опасный эксперимент, ставивший под угрозу будущее, что жители Египта осознали очень скоро. Одной из сфер, расходы на которую были урезаны, стала ирригация. Помимо нее пострадали оборона страны и монетная чеканка. Все три способа экономии средств оказались весьма сомнительными, ибо преобладание Египта в торговле зависело от наличия избыточного количества зерна, которое можно было продать в другие страны, мощного флота, необходимого для сопровождения транспортных судов, и факта приема в государствах, расположенных в бассейне Эгейского моря, египетской монеты по номинальной стоимости. Теперь же это преобладание оказалось под угрозой. За ирригационными системами перестали следить, вследствие чего уменьшились урожаи. Корабли, не способные выйти в море из-за нехватки моряков и припасов, стояли на якоре. Вес египетской тетрадрахмы из-за постоянного снижения ее ценности достиг трети от эталонного, и иноземные менялы перестали принимать монеты, отчеканенные в Александрии.

Несмотря на все это, царский двор жил на широкую ногу. Там царили разврат и распущенность, а правили бал нахлебники, платившие за дорогие яства уподоблением царя Дионису. В этом мирке трезвость считалась преступлением, а пьянство – добродетелью. Такой вывод, к своему стыду, сделал престарелый ученый по имени Деметрий. Обвиненный в трезвости во время празднества в честь Диониса, он реабилитировался, представ на следующий вечер перед всеми в женской одежде. При этом Деметрий, совершенно пьяный, подпрыгивал в такт звукам, издаваемым цимбалами.

Последствия всего этого оказались почти столь же отвратительными. Приняв скрепя сердце повышение податей, александрийцы стали поносить царя за то, что тот тратит государственные доходы на собственные развлечения. Стали даже ходить разговоры, будто страна нуждается в новом правителе, которые прекратились, как только стало известно, что в Рим прибыли двое представителей династии Селевкидов, заявлявших о своих правах на египетский престол, ссылаясь на происхождение от Эвергета II.

Эти слухи привели жителей столицы в замешательство. Оба претендента были законнорожденными сыновьями Клеопатры Селены и Антиоха Грипа и обладали неоспоримыми правами на престол. Александрийцы стали опасаться, что могут стать свидетелями того, как египетский трон займет представитель династии Селевкидов. Однако им не следовало переживать из-за этого. Если Рим и вмешивался в дела Египта, то ради римского проконсула, а не сирийского царевича, причем именно тогда Красс делал все возможное, чтобы получить эту должность. Однако если двое представителей династии Селевкидов ничего за свои труды не получили, то Авлет, по крайней мере, пришел в себя.

Царь вспомнил совет своего учителя Херемона и подумал, что должен лично защитить свои интересы в сенате, но затем, поразмыслив, он решил остаться дома. Ничто не нравилось александрийцам так, как низвержение старых правителей и выбор новых, и Авлет, знавший, что не пользуется особой любовью в народе, решил не рисковать. Соответственно, ему нужно было найти того, кто смог бы защитить его интересы. В Риме было достаточно подобных людей, готовых сделать все ради туго набитого кошелька, и, несмотря на свое расточительство, Авлет вполне мог удовлетворить их жажду.