Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Римляне, оказавшиеся не менее чувствительными, чем александрийцы, открыто возмущались, слыша, с каким презрением Помпей отзывается о границах своих полномочий, не распространявшихся на Сирию, Палестину и Аравию, а Цезарь, Лукулл, Красс и Цицерон не собирались закреплять триумф своего соперника. Для того чтобы проверить Помпея, Цезарь предложил назначить в Италии уполномоченного, который бы обладал властью в том же объеме, что и Помпей в Азии, но потерпел неудачу и был вынужден отправиться в Испанию.

В 60 г. до н. э. он вернулся и выяснил, что Помпей, удивленный всеобщим нежеланием признавать его достижения, все еще находится в Риме. Разразилась назревавшая все это время буря. Сенаторы по наущению Красса и Цицерона отказались ратифицировать указы, изданные Помпеем вне Рима, и предоставлять землю его легионерам, в то время как Лукулл, которого он сменил в Азии, и Красс, всегда его недолюбливавший, обвинили его в разграблении захваченных территорий. Более осторожный Цезарь опасался так сильно обострять соперничество. В итоге он предложил Помпею заключить союз, к которому присоединился поддавшийся уговорам Цезаря Красс. Таким образом возник так называемый первый триумвират, войдя в который Помпей пообещал обеспечить Цезарю избрание на должность консула, Цезарь – убедить сенаторов принять азиатские постановления Помпея, а Красс должен был получить финансовую поддержку от обеспеченных римлян. Птолемею Авлету, все еще ждавшему, что сенат подтвердит его право на престол, этот союз не сулил ничего хорошего. Теперь вместо одного римлянина он был вынужден вести дела сразу с тремя.

Авлет понимал, что теперь ему придется все начинать заново, и опять задумался над сложившейся ситуацией. Бесстыдный египетский царь осознал, что звезда Помпея заходит, а Цезарева, наоборот, поднимается, и решил обратиться со своей просьбой к последнему. Никогда прежде деньги не играли такую важную роль при принятии римлянами решений, как в тот период. Честный человек, не имевший состояния, мог получить только такое место, занимая которое ему удавалось находиться на грани нищеты, и никто не знал это лучше, чем Цезарь. Он одалживал огромные суммы, тратил деньги без оглядки и в конце концов оказался в весьма затруднительном положении. Когда он стал пропретором Испании, ситуация несколько улучшилась, но он все еще располагал весьма ограниченными средствами, и ростовщики опасались идти ему навстречу.

Затруднительное положение, в котором оказался Цезарь, было на руку Авлету, начавшему осторожно выяснять, сколько будет стоить покровительство этого римлянина. Оказалось, что заплатить нужно 6 тысяч талантов, и, взрогнув при виде этой суммы, Авлет все-таки расстался с ней. Но слово Цезаря стоило столько же, сколько его долговая расписка. Убедившись в платежеспособности своего клиента, он убедил сенаторов признать Авлета царем Египта, «союзником и другом римского народа». Едва ли этот титул стоил суммы, заплаченной правителем Египта. Птолемей вполне мог быть «союзником» римлян, если тем понадобится его помощь, но «другом» – никогда, и Авлет понял это очень быстро.

Через несколько месяцев недавно избранный трибуном Публий Клодий стал выступать за захват Кипра, пытаясь таким довольно неприглядым способом снискать народную любовь. Вряд ли Республика, к тому времени владевшая Албанией, Македонией, Грецией, Испанией, Киреной, Понтом, Арменией, Сирией, Иудеей и Аравией, нуждалась в захвате территории, принадлежавшей человеку, недавно объявленному ее «союзником и другом». Однако Клодий стремился и к достижению личных целей – этот безжалостный и злопамятный человек жаждал уничтожить всех, кто посмел перейти ему дорогу. Первыми двумя его жертвами стали Цицерон и Катон Младший, обвинившие его в распутстве, а затем наступила очередь Авлета, опрометчиво отказавшегося выкупить его у киликийских пиратов. Первой целью для мести Клодия стал Цицерон. Покинутый Цезарем, он бежал в Грецию, и Клодий переключился на Катона и Птолемея.

По приказу сенаторов Катон с тяжелым сердцем отправился захватывать Кипр, и Клодий надеялся, что выполнение этого задания навсегда избавит его от болтовни недруга о добродетели. Римляне остановились на Родосе в надежде, что им удастся убедить наместника Кипра, младшего брата Авлета, подчиниться решению Республики в обмен на обещание предоставить ему пожизненное право занимать должность верховного жреца в Пафосе. Несчастный Птолемей с негодованием отверг это предложение и, предпочтя смерть позору, принял яд. Сбитые с толку из-за гибели своего правителя жители Кипра не оказали римлянам сопротивления, и Катон конфисковал «горы поистине царской утвари и украшений – чаши, столы, драгоценные камни, пурпур, которые надо было продать и обратить в деньги» [66]. Будучи человеком крайне порядочным, он не извлек из этого личную выгоду. Катон следил за продажей всех этих сокровищ, записывал имена покупателей, проверял счета по сделкам. К несчастью, книги со счетами и их копии погибли в море, и по возвращении в Рим Катон был вынужден убеждать сенаторов в том, что он не приложил руку к их исчезновению, чтобы скрыть свое участие в разграблении острова.

Когда стало известно о действиях Катона, недовольство, и без того бродившее среди александрийцев, выплеснулось с новой силой. Жители столицы стали винить Авлета в потере Кипра и в резкой форме требовать, чтобы он покинул Египет. Царь не стал заставлять горожан повторять свои требования дважды и в 58 г. до н. э. сел на корабль, направлявшийся в Рим, оставив жену и пятерых детей в качестве заложников. Когда судно вышло из бухты, Авлет приказал направить его к Родосу, где находился Катон, в надежде, что этот добродетельный человек проявит к нему, «союзнику и другу римского народа», сострадание и поддержит его. Но его ожидания не сбылись. Катон холодно посоветовал царю возвращаться в Александрию, пересмотреть свой образ жизни и больше не плести интриги в Риме.

Однако свой совет Катон давал напрасно. Авлет понадеялся на помощь Цезаря и отправился в Рим, но опоздал. Цезарь сражался в Галлии, а его сторонники не хотели вмешиваться в дела Египта. Авлет понимал, что ситуация не предвещает ему ничего хорошего, и, если бы не поддержка Помпея и Рабирия Постума, занимавшегося денежными спекуляциями, он перестал бы надеяться, что сумеет вернуть свой трон. Ко всем проблемам Авлета добавилась еще одна: в Италию прибыли сто влиятельных граждан Александрии, которые должны были сообщить сенаторам о низвержении Авлета и восхождении на престол его старшей дочери Береники. Но до Рима они так и не добрались – по пути на них напала банда головорезов, нанятых Авлетом, и лишь немногие из них выжили и смогли рассказать о случившемся. Цицерон, непреклонный ревнитель законов, не сомневался в причастности Авлета к этому убийству. «Золото он взял, – писал он одному из своих многочисленных адресатов, – как вы утверждаете, для передачи рабам Луция Лукцея, чтобы они убили александрийца Диона, жившего тогда у Лукцея». Затем он добавил: «Великое преступление – злоумышлять против послов» [67]. Но римляне так и не сумели прийти к единому мнению по этому поводу.